Понизу были изображены тени. А на уровне второго этажа – ядерные грибы. Красочные, мощные, словно срисованные с натуры. И крошечные самолеты на фоне тех грибов. Жуткая жуть короче. По-моему, ошибся Еремей. Не странный дом. Страшный. Не удивлюсь, если и мутанты, и биороботы обходят его стороной, опасаясь вспомнить то, что навсегда впечаталось в память предков, либо осталось в подсознании полусгнивших мозгов, некогда принадлежащих живым людям…
Однако это был наверняка тот самый дом, о котором говорил сотник. Вот только как в него войти?
Я обошел здание кругом. Не-а, без вариантов. Все входы гигантским плющом запечатаны намертво. Долбежка «берцами», а потом стальным шлемом по стенам ничего не дала. Тихо. Блин…
– Эй, хозяин! – заорал я, прекрасно понимая, что своими воплями могу разбудить какую-нибудь опасную тварь, спящую в ближайших развалинах. – Открывай, гости пришли! Я от Еремея, кремлевского сотника!
Тишина… Ну и что мне делать? Можно, конечно, «Бритвой» прорубить вход, или мечом Виктора попробовать сделать то же самое. Но неудобно как-то придя в чужой дом с просьбой входные двери вышибать…
И тут из-за угла дома вышло оно.
Было оно длинным, метра два в высоту. Мускулистые человеческие ноги, перевитые венами. Пах прикрыт набедренной повязкой…
А вот выше начиналось жуткое.
Тело чудовища напоминало лоскутное одеяло, словно его искусно слепили из многих кусочков плоти. Из торса, словно скрученного из тугих мышц, росли четыре мощных руки, две с правой стороны, две – с левой. И сверху, на мощной шее – лысая башка с единственным глазом во лбу и огромной безгубой пастью под ним.
Надо отметить, что в каждой паре рук твари было зажато по некому подобию азиатской алебарды: древко с насаженной на него широкой саблей. А на мощной шее болтались четыре ожерелья из больших пальцев – частично сгнивших, частично высохших. Видно было, что их пытались неумело коптить над костром, и качественно это получалось не всегда. Были там толстые и когтистые пальцы нео, длинные и тонкие осмов, дампов – почти полностью разложившиеся…
Но больше всего было человеческих. Коллекцио-нер, мать его за нижнюю конечность.
Тварь радостно ощерилась во всю свою нереальную пасть, аж уголки ее назад уползли, к затылку. И прыгнула, замахнувшись сразу обеими алебардами.
Был бы я без стальной брони, глядишь бы увернулся – длинномерное оружие обычно медленное и инертное. Хотя, конечно, это сильно зависит от того, в чьих оно руках. И надо отдать должное, тварь умела с ним обращаться, в отличие от большинства дилетантов, с которыми мне приходилось сталкиваться.
В общем, я почти увернулся.
Почти…
Лезвие левой алебарды со свистом рассекло воздух, но вместо того, чтобы снести мне голову, лишь долбануло по заостренному кончику древнерусского шлема, отчего я тут же отлетел вправо. Что, кстати, меня и спасло от разрубания надвое правой алебардой – вероятно, тварь ею контрольный удар привыкла наносить. Но на этот раз не срослось, за что спасибо шлему, который от страшного удара слетел с моей головы – и толстый подбородочный ремень не помог, разорвался словно нитка. Будь шлем округлым, типа каски, глядишь и шея б моя не болела по-страшному, словно мне только что пытались башку свернуть, но маленько не довернули. Правда, может тогда б второй удар меня прикончил, который лишь скользнул по кольчуге. Впрочем, не суть. Сейчас другое важно.
Тварь стояла, озадаченно приоткрыв свой акулий хавальник и соображая, как это так получилось, что после ее атаки жертва поднимается с земли, при этом, разминая шею, крутит головой туда-сюда, словно всего-навсего кулаком в ухо получила. Видимо, в ее практике шинкования алебардами я такой первый оказался.
Правда, зависала она недолго. Я всего-то успел из ножен меч Виктора достать, как эта одноглазая паскуда снова прыгнула, отработанным движением занося для удара свои жутковатые с виду орудия убийства.
Хоть и двигалась она с поразительной скоростью, но на этот раз я был готов. И прыгнул вперед, на опережение, готовясь воткнуть меч в открытое брюхо монстра, рвануть книзу, и отпрыгнуть, наблюдая, как четырехрукая тварь начнет путаться ногами в собственных вывалившихся кишках.
Но… не прокатило.
В прыжке монстр немыслимым образом изменил траекторию ударов алебардами, и рубанул ими вниз, словно ножницами стриганул…
Древко одной из алебард попало на клинок меча Виктора – и в руках чудовища остался лишь кусок палки. Остальная часть древка, отрубленная вместе с мечом, улетела в сторону, ткнулась в стену дома, и со звоном упала на асфальт. Вторая же алебарда вышибла меч из моих рук, едва не сломав пальцы. Инерция этого удара почти швырнула меня на асфальт…
Но я не упал.
Бросив бесполезную палку, меня прямо в воздухе подхватили за кольчугу чудовищные руки и подняли вверх, словно беспомощного котенка.
Прямо перед лицом увидел я огромный глаз, внимательно рассматривающий меня словно невиданное насекомое. В нос шибануло вонью гнилого мяса и протухшей крови, которой несло из пасти монстра. Вот что значит не ухаживать за полостью рта. Зубочистку ему подарить что ли?
Хорошая мысль порой приходит в голову за мгновение перед тем, как ее откусят. По ходу, чудище именно это и собиралось сделать, раззявив свою зубастую пачку до нереальных размеров и едва не положив челюсть на грудь. Впрочем, я бы сначала на его месте все-таки убивал добычу перед тем, как начинать ее жрать. Может в этом и есть какой-то прикол, но я его не понимаю. Потому и устриц не люблю.
И твари эта ее привычка к экстремальной свежатине не пошла на пользу. Потому, что за мгновение до того, как на моей шее сомкнулись ужасные клыки, я левой рукой для опоры ухватился за гирлянду ожерелий, висящую на шее чудовища, а правой со всей дури воткнул ему в глаз «Бритву», выхваченную из ножен.
Лезвие вошло в глазное яблоко по самую рукоять, после чего я чисто автоматически отработанным движением резко провернул клинок в ране, словно шуруп завинчивал.
Монстр замер. Обычная реакция существа, получившего проникающее ранение такого рода и еще не осознавшего факт своей смерти. Хотя… похоже этот урод подыхать не собирался. Лишь пасть распахнулась еще шире, и я понял – прежде чем сдохнуть, он все-таки закончит то, что начал.
Резать сейчас его морду было глупо – боль от рассечения лезвием ножа доходит до мозга долго, порой несколько секунд. Поэтому я сделал единственное, что смог в данной ситуации. Отпустил рукоять «Бритвы», и со всей силы долбанул сжатым кулаком по навершию рукояти ножа.
Несмотря на то, что «Бритва» потеряла часть своих свойств – в частности, привязанность к хозяину, то есть, ко мне, – она продолжала оставаться уникальным оружием, режущем что угодно. Вот и сейчас, несмотря на гарду, нож довольно легко проник вглубь черепа мутанта. А гарда лишь раздавила уже проткнутое клинком глазное яблоко, которое брызнуло во все стороны своим белесо-гнойным содержимым.