— Все в порядке, синьора, — ответила Леда, похлопав Катерину по руке. На глаза у нее навернулись слезы, но она вымученно улыбнулась. — Уверена, прическа очень красивая.
Устыдившись своего раздражения, Катерина продолжила нежно расчесывать две густых пряди волос, уложила их с помощью заколки, которую вытащила из собственных редеющих волос. Заколку венчал шарик из эмали, и его живые цвета в золотой паутинке лишь подчеркивали пурпурный оттенок волос Леды. Катерина заметила, что Леда так и не подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, как она выглядит: в ней не было ни капли тщеславия, и от этого она казалась еще красивее.
По дороге в церковь Леда взяла Катерину под руку, как это было принято в Венеции. Катерина возражать не стала.
— Леда! — обратилась к ней Катерина через пару ночей. — Тем утром, когда ты расплакалась… Ты плакала потому, что я причинила тебе боль? Или потому, что тебе грустно?
Они вместе ужинали в гостиной Катерины. Леда подбирала остатки спагетти с анчоусами хлебом и клала пропитанные подливкой кусочки в рот. Катерине льстило, что по крайней мере девушке нравится, как она готовит.
— Ой, синьора… не знаю, как ответить…
— Ты скучаешь… по тому мужчине… который… — Катерина кивнула на живот, потому что не смогла подобрать подходящее слово.
Леда покачала головой. А потом расплакалась.
Катерина тут же пожалела о своем любопытстве. Но Леда взяла себя в руки и поспешно вытерла слезы салфеткой. На ее щеках остались розовые пятна, а глаза блестели.
— Простите, — ответила Леда. — Вы не поймете.
— Конечно же, я все пойму! — Катерина готова была отстаивать свое право на искренность.
— Нет, синьора! — зарделась Леда. — Ваш супруг спит в другой части дома. Вы ходите, куда вам вздумается, словно его вообще нет…
— …но его действительно нет дома! Я же говорила тебе, он в Падуе.
— Но, синьора, вы никогда не рассказываете о нем, никогда лишний раз не произносите его имени, никогда не улыбаетесь при звуке его имени. — Сейчас девушка улыбалась. Уж она-то точно произносила про себя чье-то имя.
— Леда, — сказала Катерина. — Бастиано на девятнадцать лет старше меня. И дело не только в годах. Он добрый человек, который… — Она посмотрела на свою любимую картину, висевшую прямо над ними. — Если бы он смотрел на эту картину — Дева Мария в лучах заката, одной рукой она гладит кролика, Сын ее тянется к животному, демонстрируя свою невинную нежность, — Бастиано сказал бы мне: «Из чего сделана эта рамка? Из ореха?»
Леда засмеялась, потом опять немного поплакала. Сегодня ее бросало в крайности. Катерина тоже не смогла сдержать смех. Даже самые печальные события в жизни могут казаться забавными… по прошествии времени.
Но она была готова сменить тему о Бастиано.
— В моей жизни был другой человек, — призналась она. — Когда я была еще моложе тебя.
Зачем она это сказала? Не ради того, чтобы помочь Леде, — не стоит обманываться. Нет, она поступила так ради себя. Ей очень хотелось вернуться в то время, воспоминания о котором были так сладостны.
Она встала из-за стола и отправилась в маленькую комнатку, которая теперь служила ей спальней. Шкатулка из слоновой кости стояла на ночном столике, и ее гладкая поверхность отражала серебристый свет луны, льющийся из окна. Ключи Катерина всегда носила на поясе. Ключ от шкатулки был красно-коричневым от ржавчины, как и замок. И впервые за многие годы она открыла шкатулку, провернув ключ дрожащей рукой.
Там они и лежали, целая кипа: все ее покрытые пылью письма, наполненные старыми любовными историями. Письма от ее кузины. Письма от ее любовника. Письма, которые на самом деле и письмами не были, скорее дневниками, написанными для себя. Она пролистала несколько первых страниц, проверила: на месте ли все слова. Удивительно, как старинные вещи ждут своего часа, ждут, когда их вспомнят.
Катерина взяла лишь пару самых первых писем для Леды, чтобы они помогли все вспомнить. И стала рассказывать девушке. Но она понимала, где стоит остановиться. Она тщательно оберегала самые потаенные моменты своего прошлого от посторонних глаз.
Глава 3
Венеция, май 1753 года
За двадцать лет до описываемых событий
— Катерина! — позвал меня мой брат Пьетрантонио. Его голос поплыл над лоджией в задней части нашего дома, где я чаще всего проводила дни. — Спускайся! С тобой пришли познакомиться!
Я обрадовалась, что моей скуке пришел конец. Мой мир в это время сузился до череды замкнутых пространств: моей лоджии, выходившей в сад с высоким забором… сад, который тыльной стороной примыкал к крошечной площади, Кампьелло Барбаро. Вдоль дома тянулся узкий канал, впадающий в Большой канал.
Я сбежала вниз в домашних туфлях на каблуках. И остановилась прямо перед дверью, ведущей в pòrtego — прихожую, чтобы поправить успевший соскользнуть корсет зеленого в цветочек платья и локоны на шее.
Войдя в прихожую, я увидела высокого мужчину лет тридцати, который стоял у окна и беседовал с моей матерью. Эта комната, связывавшая два крыла дома, была увешана мрачными картинами и заставлена тяжелой позолоченной мебелью. Когда матушка заметила меня, то сделала молодому человеку реверанс и молча удалилась. Амор — ее маленькая белая собачка — последовала за ней. У двери мама ободряюще мне улыбнулась.
— Мадемуазель! — воскликнул высокий, на диво красивый молодой человек, когда я подошла ближе, удивив меня тем, что заговорил по-французски. — Ваши матушка и брат без устали вас расхваливали! Я сказал, что должен сам с вами познакомиться! — Он оценивающе оглядел меня с головы до ног и низко поклонился.
— Синьор Казанова помогает мне в моем новом начинании, Катерина. — Мой брат с важным видом вошел в комнату с бумагами в руках. — Скоро мы будем весь город снабжать говядиной, я сделаю его богатым человеком.
Казалось, что синьор Казанова сдерживает улыбку. Я обрадовалась, что он не воспринимает моего братца всерьез. Благодаря идеям Пьетрантонио еще никто не разбогател.
Я сдержалась и не высказала собственное презрительное мнение о брате. Пьетрантонио был в два раза меня старше — мне было четырнадцать, ему тридцать два — и всю жизнь всех обманывал. Отец был прав, вышвырнув его из дому. Но сейчас, когда отец уехал по делам, братец просто обвел вокруг пальца нашу наивную матушку и вернулся домой. Как говорится: кот из дома, мышки в пляс.
— Ты не могла бы развлечь нашего гостя, пока я буду составлять договор? — спросил у меня брат. Он разговаривал быстро и почти никогда не смотрел собеседнику в глаза.
— Разумеется, — ответила я.
— Тогда присоединяйтесь ко мне, — пригласил синьор Казанова, указывая на диван. Я присела, он расположился на подобающем расстоянии. — Мне очень повезло, что я застал вас дома.