«Мой замерший в ожидании ангел…
Синьор Б. послал твоему отцу письмо. Как мне это удалось: некая манипуляция с цифрами. Синьор Б. согласился гарантировать ваше приданое… и более того. Он даст нам ежегодное содержание на жизнь.
Разве теперь мы можем проиграть, ангел мой? Оракул — вещающий через таинства каббалы — показал, что наша любовь достойна великих даров.
Я люблю тебя всем своим сердцем, красавица К.
Ваш Дж.»
Наверное, я не верила в магию, но я верила в своего Джакомо. Разве он не блестящий? Не очаровательный? Я не понимала, как мы можем проиграть. Я выйду за него замуж, приданое будет в безопасности, и синьор Брагадини даже даст содержание, чтобы было на что жить. Мои мечты — некогда хрупкие, как разбитое стекло, — начинали сбываться.
Делать было нечего, только ждать.
Глава 30
Почти весь следующий день я просидела в своей комнате, пряталась: то мечтала о своем будущем, то писала до мозолей на пальцах.
Откровенно говоря, хотя меня занимали собственные страхи и фантазии, я все больше и больше тревожилась о Джульетте. От нее пришло письмо, пока я бегала в гетто. Я взяла его с письменного стола и вновь перечитала.
«Ох, Катерина, чем больше времени я провожу с Джорджо Контарини, тем больше боюсь за собственное будущее.
Чаще всего он ведет себя как ребенок и хочет играть со мной в карты или другие игры. Но когда он напивается — а это, если честно, случается часто, — то становится очень жестоким. Сегодня, после того как проиграл в шашки, он разбросал их по комнате и побежал на псарню. Я по глупости поспешила за ним, полагая, что смогу его успокоить, но он уже успел выпустить всех собак из клеток. Потом, когда они начали лаять и носиться повсюду — бедняжки, сбитые с толку, чрезвычайно возбужденные, — Джорджо стал бить их ногами, добиваясь послушания.
— Нет, Джорджо! Прекрати! — кричала я.
От их визга сердце обливалось кровью. Прибежал псарь, схватил Джорджо, грубо заломил ему руки за спину, чтобы успокоить. Все это время Джорджо не переставал орать:
— Отпусти меня, козел! Убери от меня свои руки, придурок!
Я побежала на конюшню, сотрясаясь от рыданий. Спряталась в нижнем сарае, думая, что там меня никто не найдет. Сначала я ничего не видела в темноте, но постепенно запах свежего сена и жужжание мух успокоили меня. Я услышала негромкий топот и лошадиный храп в дальнем стойле. Я медленно приблизилась и увидела большую гнедую кобылу с нежными черными блестящими глазами.
— Привет! Ты здесь совсем одна? — прошептала я. Дала ей понюхать свою руку, потом погладила ее нос, очень осторожно, чтобы не напугать животное. — Как тебя зовут? — спросила я. — Не хочешь мне говорить?
— Ее зовут Фарфалла, — услышала я за спиной мужской голос. Я ахнула, отскочила, но лошадь совершенно не испугалась.
— Ой… простите… мне не стоило сюда приходить. — Я прищурилась, чтобы разглядеть, кто спускается по лестнице. Почему-то, занятая собственными мыслями, я не услышала шагов.
— Ничего страшного, — ответил голос, от которого мне тут же стало спокойно. — Ей компания не помешает. Верно ведь, старушка? — Мужчина подошел к лошади, погладил ее по шее. Отогнал муху, которая хотела сесть животному на холку.
— Добро пожаловать… Джульетта, не так ли? — Я удивилась, что он знал, как меня зовут. — Я — Стефано Каваллини, кузнец.
— Кузнец? — удивилась я, не в силах удержаться от восхищения его мускулистыми плечами, его осанкой — он держался так же прямо и уверенно, как гондольер на носу лодки.
— Я забыл, что жители Венеции ничего не знают о лошадях! — засмеялся он. — Кузнец подковывает лошадей, а еще о них заботится — почти как врач. Фарфалла моя старинная подружка, ей уже двадцать два.
Казалось, что кузнец ровесник животного.
— Ты заботишься о ней всю свою жизнь? — поинтересовалась я.
— Почти, — улыбнулся он. — Мне было три, и я помогал отцу, который работал на этой же конюшне, когда она родилась. Я до сих пор это помню. — Он помолчал. — Уверен, что тебе неинтересно слушать о том, что происходит на конюшне. Ты сюда пришла в шелковом платье и домашних туфлях.
— Да, в туфлях… — подтвердила я, не в силах отвести от него взгляд. Бог мой, Катерина, как же он красив! Но совсем не похож на аристократа. И разумеется, никаких пышных одеяний. Он не может похвастаться стройностью и утонченностью — невысокий, сбитый и крепкий. Широкое, пышущее здоровьем лицо, квадратная челюсть.
— Ты… от кого-то прячешься? — спросил он, вытягивая голову в сторону псарни. И тогда я поняла, что он все знает. Мне даже отвечать не нужно.
— Эта лошадь больна? — поинтересовалась я, меняя тему. — Почему ее здесь держат одну?
— Она не больна, дело в том… — он отошел от Фарфаллы и сделал вид, что шепчет мне на ухо, чтобы лошадь не слышала, — что она в семье больше никому не нужна. Она утратила быстроту бега. Я боюсь, что мне велят ее усыпить, поэтому я и держу ее здесь. Подальше от глаз. Они вообще забыли, что она здесь. — Он вернулся опять к Фарфалле, погладил ее по холке. — Верно, милая? А так о тебе заботится Стефано. — Он подмигнул мне.
— Джульетта! — услышала я голос сверху, в главном сарае. Джорджо. Я замерла, увидела, как у Стефано округлились глаза. — Джульетта… только не говорите мне, что вы здесь! — Топот сапог по половицам, потом грохот по лестнице.
— Я здесь! — отозвалась я на удивление беззаботно. — Мне стало… стало жарко, и я пришла сюда, в тенек. — Разве ты мне не говорила, Катерина, что я не умею врать? Чистая правда! Врать я не умею. К счастью, Джорджо — дурак.
Он подошел к нам, недовольно нахмурившись. Грудь моя вздымалась и опускалась от страха, и я положила руку на воротца стойла, чтобы не упасть.
— Любите лошадей? — спросил он меня, но таким странным тоном, что стало страшно. Я заметила, что он полностью игнорирует Стефано, как будто того тут вообще нет.
— Д-д-да, — запинаясь, произнесла я. — Хотя в Венеции мало пастбищ, чтобы держать лошадей…
— Чепуха! — отрезал он. — Можете взять… вот эту лошадь. — Он засмеялся, дразня меня. — Эта старая кобыла — ваша.
— Ой, нет… — Я с отчаянием смотрела на Стефано, чье веселое лицо побелело, как полотно. — Я не могу… ее место здесь… в Венеции мне негде ее держать, да и в седле сидеть я не умею!
— Когда будете уезжать, заберете ее с собой, — велел он мне. — Этот… — он указал на Стефано, — слишком много времени проводит рядом с ней. Зачем возиться с лошадью, которая уже ни на что не годится? Мне следовало бы ее просто пристрелить…
— С радостью ее заберу! — воскликнула я и переглянулась со Стефано. Он казался очень грустным, но едва заметно закивал в темноте. — Благодарю, милорд! — сказала я Джорджо. — Спасибо! У меня еще никогда не было такого чудесного подарка!»