Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 736

Русские войска в это время стояли уже в Арзеруме. Главнокомандующий принял Бей-Булата ласково, объявил, что забывает прошедшее в гостях и у него. «Потому-то мой отец и мой народ, – ответил Бей-Булат, – и прислали меня, чтобы я побывал у тебя прежде, чем ты вздумаешь заглянуть к нам». Радожицкий, оставивший свои записки об этой эпохе, так рассказывает о своем свидании с Бей-Булатом.

«Во время парада, по случаю взятия Арзерума, – говорит он, – я нарочно ездил смотреть Бей-Булата, который со своими чеченцами стоял верхом на правом фланге сборного линейного казачьего полка, составляющего конвой главнокомандующего. Бей-Булат человек среднего роста, довольно полный, пожилой, с багровым лицом и темно-красной бородой; глаза небольшие, кабаньи, то есть быстрые, блуждающие и налитые кровью. В физиономии его не было ничего замечательного, кроме лукавства и скрытности; но, казалось, что этот человек весь налит был кровью и жаждал ее. Смотря на него, я вспомнил об убийстве Грекова и Лисаневича и удивился, как этот разбойник, будучи главным участником чеченского бунта, до сих пор существует. При Бей-Булате безотлучно находились два почетных товарища и молодой оруженосец, мальчик или женщина, в богатой одежде, с круглым щитом за спиной и с двумя пистолетами за поясом; он возил за Бей-Булатом трубку и кисет с табаком. В Арзеруме, как Бей-Булату, так и двум его приближенным, отведены были особые квартиры, но остальным чеченцам приказано было расположиться в лагере вместе с казаками; однако недоверчивый и осторожный разбойник разместил всех своих сподвижников на трех данных ему квартирах».

В то время как Бей-Булат находился почетным гостем Паскевича, начатое им дело в Чечне продолжал Астемир, и продолжал, пожалуй, с еще большей энергией и отвагой, нежели сам Бей-Булат. Он еще сдерживал себя до тех пор, пока его братья, Кулай и Элдыхан, находились в Тифлисе, но когда они вернулись назад, Астемир тотчас соединился с кабардинским абреком Хетажуко Гукежевым и ознаменовал свой первый набег таким кровавым делом, какого не было слышно в Чечне с самого 1825 года. 7 августа шайка, в числе ста шестидесяти человек, выехала на Военно-Грузинскую дорогу и между Ардоном и Урухом атаковала русскую команду из семнадцати нижних чинов. Шла ли команда врасплох или чеченцы смяли ее стремительным натиском, неизвестно; но когда выстрелы подняли тревогу и с соседних постов прискакали казаки, на месте происшествия лежало семнадцать изрубленных трупов, из целой команды не спаслось никого, кто бы мог передать подробности этого несчастного случая.

Успех был так заманчив, что шайка Астемира в течение нескольких дней возросла до трехсот человек и приготовилась к нападению на одну из терских станиц. К счастью, в это время прибыла на линию четырнадцатая пехотная дивизия, под командой генерал-лейтенанта барона Розена, присланная из России на усиление Кавказского корпуса, и два полка ее, Бутырский и Московский, были остановлены в окрестностях Георгиевска. Слух о сборах Астемира заставил Эмануэля тотчас передвинуть Бутырский полк к Мекенской станице Моздокского полка и расположить его лагерем. Узнав об этом, Астемир отказался от намерения напасть на одну из казачьих станиц, но решил попытать свое счастье в схватке с только что прибывшим русским полком, еще незнакомым ни с порядком линейной службы, ни с условиями Кавказской войны. Астемир рассчитал в этом случае верно и 16 августа устроил засаду в камышах как раз напротив Мекенской станицы. Мирные чеченцы, державшие разъезды по правую сторону реки, ничего не заметили. Между тем утром 17-го числа из Бутырского полка послана была за Терек небольшая команда для кошения сена, – и первая кавказская служба бутырцев окончилась для них печальной катастрофой. Триста чеченцев, выждав минуту, когда половина косцов, с тяжело навьюченными возами, отправилась к Тереку и стала грузиться на паром, вдруг выскочили из засады и кинулись на рабочих. Семь человек были захвачены в плен, остальные изрублены, а четыре мирных чеченца, приданные к команде для содержания разъездов, пропали без вести. Из всей команды спаслись только один унтер-офицер да два рядовых, спрятавшиеся в густую траву и в суматохе не разысканные горцами. Набег такой значительной партии не мог совершиться без участия мирных аулов и даже без прямого содействия конных постов, которые не могли не знать о присутствии партии, сидевшей в камышах почти целые сутки. Исчезновение разъезда во время самого боя также наводило на мысль, что бутырцы стали жертвой измены, тем более что целый ряд последовавших затем происшествий указывал на полное брожение в крае. Сам Астемир с этих пор редко предводительствовал в набегах, поручая их другим опытным вожакам, из числа которых особенной известностью пользовался в то время абрек Дадо Аджакаев, беглец из шамхальства, сделавший своей ареной преимущественно Кумыкскую плоскость; там он подстерег на дороге и убил известного кумыкского старшину Магомета Баташева, несколько раз нападал на андреевские стада и наконец в сообществе с другими абреками снял кумыкский пикет, стоявший на Ярыксу между двумя глубокими балками. Два кумыкских князя, Шемай Амзин и Девлет Гиреев, с четырнадцатью узденями пустились в погоню; но горцы навели их на засаду и почти всех перебили. Шемай и Девлет – оба попали в плен и были проданы ауховцам. Замечательно, что после этого случая Дадо имел дерзость открыто явиться в Андреевую с билетом, выданным ему Шах-базом; его, однако же, арестовали и отправили в Грозную.

Последнее обстоятельство подняло целую бурю. Бей-Булат, успевший уже вернуться из Арзерума, жаловался Паскевичу, что Энгельгардт приказывает брать под арест всех тех чеченцев, которые появляются с билетами Шах-база, и что вследствие этого чеченцы угрожают разрушить мирный договор, ссылаясь, что если они заключили его, то только из уважения к шамхалу и никогда не пошли бы на соглашение с Энгельгардтом, «поелику знают его свойства».

Со своей стороны Энгельгардт, не желая навлекать на себя нареканий, требовал указаний Эмануэля, как поступать ему с теми чеченцами, которые, покорившись при посредстве шамхала, имеют аманатов в Тарках, а между тем хищничество их на линии и особенно на Кумыкской плоскости превосходит всякую меру. Он указывал на то, что в самое короткое время на линии произошло уже несколько случаев. Так, около Щедринской станицы, партия шамхальских (как их называет Энгельгардт) чеченцев, окруженная казаками в прибрежном лесу, завела перестрелку, стоившую нам трех человек убитыми и одного раненым. В другой раз у новоучрежденного поста подобные же чеченцы ограбили трех кумыков, ехавших на станичную ярмарку, а из четырех казаков, вызванных с поста для их прикрытия – так как дело было под вечер, – два гребенца убиты из засады, а третий захвачен в плен. Наконец, в районе Моздокского полка погибли два казака, один пропал без вести, но другого нашли убитым, и возле него два чеченских трупа – оба изуродованные страшными ранами: одному нанесено было одиннадцать шашечных ударов, у другого распорота кинжалом вся поясница, – видно, что старый богатырь продал свою жизнь недаром. По двум покинутым телам нетрудно было разыскать виновных, и Энгельгардт доносил, что нападение опять сделано было теми чеченцами, которые имеют своих аманатов в Тарках.

Паскевич был крайне недоволен таким положением дел на линии и на жалобы Эмануэля отвечал, «что если бы Бей-Булат не был у него в Арзеруме с изъявлением покорности, то грабежи на линии со стороны чеченцев, без сомнения, производились бы еще в сильнейшей степени, ибо – как выражается он – несогласия начальствующих на Кавказской линии с генерал-лейтенантом шамхалом Тарковским, предложившим свое посредничество за Бей-Булата, не могли вести ни к чему хорошему…».