Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 616

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях | Автор книги - Василий Потто

Cтраница 616
читать онлайн книги бесплатно

В два часа пополудни стали приходить от частных начальников донесения о совершенном рассеянии неприятеля. Победа была полная. В два дня две сильные турецкие армии, пытавшиеся преградить путь победоносному корпусу, были уничтожены, и только небольшие остатки их укрылись теперь в Арзеруме. Путь в сердце Малой Азии был совершенно открыт. «Немного можно найти примеров столь полной и совершенной победы, какую войска Вашего Императорского Величества одержали ныне в Азиатской Турции», – доносил Паскевич государю.

Потеря в русском корпусе в оба дня не превышала ста человек и большей своей долей легла на мусульманские полки, которые, по свидетельству очевидцев, были всегда впереди. «Я не должен умолчать, – писал Паскевич государю, – о похвальном усердии находящихся со мною мусульманских полков. Во всех сражениях они дерутся с отличной храбростью, в атаках бывают впереди, мужественно и твердо бросаясь даже на неприятельскую пехоту, и большая часть пушек, знамен и пленных отбиты ими».

В числе мусульман, павших во время преследования турок, находились два знатнейших карабагских бека, и Паскевич разрешил татарам отвезти тела их на родину. Один из них, некто Умбай-бек, был лицом небезызвестным Закавказскому краю, где за год перед тем имя его гремело, как имя страшного разбойника. По дорогам не было от него проезда: казенные почты, если не сопровождались сильным конвоем, редко достигали места своего назначения; купеческие караваны, мелкие торговцы и даже частные проезжающие – все платили ему посильную дань. Войска против него были бессильны, потому что его крепче караулов стерегла народная любовь.

Но то, чего не могла сделать сила, сделало золото. Умбай-бек, выданный во время одного из своих ночлегов, был схвачен, брошен в тюрьму и приговорен к виселице. Паскевич сумел, однако, увидеть в нем несколько хороших сторон и понял, что насколько этот человек был вреден в мирное время, настолько же он может быть полезен во время войны. Он объявил ему помилование, взял с собой в поход, и Умбай-бек целым рядом отличий заслужил прощение. Смертельно раненный, он в последние минуты своей жизни просил передать Паскевичу, что умирает верным слугой русских.

Не о нем ли упоминает в своих записках Радожицкий, описывая смерть одного татарского бека, которой ему пришлось быть случайным свидетелем. «В поле, – рассказывает он, – я увидел трогательную сцену: лежал смертельно раненный один из наших мусульманских беков; перед ним на корточках сидел товарищ и читал отходную молитву; двое других стояли, понурив головы. Раненый был до половины раздет, рубашка его окровавлена, на левом боку и на бритой голове зияли две сабельные раны; он чуть дышал, и смертельная бледность покрывала его лицо. Повернув голову, он выразительно всматривался в меня тусклыми, умирающими глазами и, обратившись потом к тому, который читал молитвы, просил рукою пить. Татары захлопотали, не зная, в чем принести ему воды; тогда я велел одному из них снять сапог и бежать к ближнему ручью за водой, другой за это почтительно поцеловал мне колено. Заметив, что раненого беспокоят мухи и солнечный зной, я снял с армянского духанщика, стоявшего здесь же в числе зрителей, большой папах и прикрыл им голову умирающего».

Солнце подходило к горизонту, когда замер вдали, на берегах Аракса, последний выстрел миллидюзского боя. На месте бывшего турецкого лагеря стоял теперь шатер русского главнокомандующего, и восемнадцать разноцветных знамен осеняли ставку. Неподалеку высилась зеленая остроконечная палатка, в которой поместили Гагки-пашу. Русские офицеры беспрерывно подходили к ней и видели перед собой сурового сорокалетнего человека, молча сидевшего на ковре и курившего трубку с восточным равнодушием. Глубокое спокойствие и покорность судьбе отражались во всей его довольно сановитой фигуре, он заранее просил, чтобы его избавили от всяких вопросов. Против палатки паши, на другом бугре, расположились пленные турки в своих кофейных куртках и белых чалмах. С немой грустью смотрели они и на своего униженного пашу, и на свои утраченные пушки и знамена. Еще сегодня утром эти самые пушки сторожили их лагерь, и у этих знамен, с полной надеждой и верой в гибель врага, сплоченно стояли их батальоны. Русские офицеры не без любопытства рассматривали турецкую артиллерию, которая на своих железных осях оказывалась лучше и подвижнее нашей. Все пушки имели клейма, и на их телах красивым рельефом отчеканены были герб и вензелевое имя султана. Паскевич распорядился хранить их в вагенбурге, чтобы в случае надобности образовать из них новые батареи.

Не скоро установился порядок в лагере. Гренадеры успели уже побывать в палатках и открыто носили по бивуаку свертки шелковых материй, дорогие кушаки, шали и другие вещи, сбывая их за бесценок. «Один казак, – рассказывает Радожицкий, – продал мне четыре бутылки отличного шампанского за два рубля ассигнациями, и мы тут же распили его за здоровье сераскира и Гагки-паши, позволивших так простодушно разбить себя».

Войска ночевали на отбитых позициях: кавалерия – на Меджингертской дороге, там, где окончила свое преследование; колонна Панкратьева – впереди турецкого лагеря, на самой опушке миллидюзского леса, гренадеры – на взятом с боя плато. Бурцев, прибывший со своим отрядом уже по окончании битвы, получил приказание идти назад к Кара-Кургану и занять большую Зивинскую дорогу, по которой должны были двигаться русские транспорты.

Предосторожность по отношению к вагенбургу вызывалась настоятельной необходимостью. Весь день 20 июня, по дороге от Каинлы к Кара-Кургану, обозы тянулись почти без прикрытия и, при беспрестанной ломке колес и осей, останавливались чиниться и отдыхать где кому приходилось. При подобных условиях появление и небольшой турецкой шайки могло произвести страшную суматоху. Да тревоги и были в действительности. «К нашему отставшему парку, – рассказывает, например, Радожицкий, – пристроился подвижной госпиталь и часть провиантского магазина. Войска ушли вперед и для нашего прикрытия осталась неполная сотня казаков. Поздно вечером ко мне приехал урядник из арьергарда с вопросом, что делать: более десяти транспортных арб, нагруженных мукой, брошены грузинами на дороге и одна, госпитальная, уже разграблена турками. – «Какими турками?» – спросил я в недоумении. – «А бог их знает какими; там на горе стоят их бекеты». – «Не бредишь ли ты, братец?» – «Если не верите, извольте сами съездить, только опасно…» Радожицкий тотчас поднялся с привала и шел всю ночь, пока в Кара-Кургане не догнал вагенбург. Скоро туда прибыл Бурцев, а вслед за ним ожидались и главные силы.

Битва 20 июня, открывшая русским войскам путь к Арзеруму, в то же время лишила их одного из крупных деятелей Турецкого похода: начальник корпусного штаба генерал-майор барон Остен-Сакен должен был оставить свой пост и покинуть действующий корпус.

Обстоятельство это современники обыкновенно связывают с теми личными отношениями, которые уже давно сложились между Паскевичем и Сакеном. Пущин рассказывает, что однажды, еще в Тифлисе, он читал в Journal qes R`abats одну корреспонденцию из Петербурга, где между прочим было сказано о Паскевиче, что он самых обыкновенных способностей и что успех его кампании должно приписать дарованиям начальника штаба. Вот эта-то статья, при известной подозрительности и крайне самолюбивом характере Паскевича, ревниво оберегавшего все, что касалось его личной славы, и послужила поводом сперва к неудовольствиям Сакеном, а потом и к удалению его из армии. Но если все это было и так, если подобные отношения и существовали действительно, то, во всяком случае, в данный момент они могли иметь лишь косвенное и притом далеко второстепенное значение. Вопрос шел о разности взглядов между главнокомандующим и его начальником штаба на предметы чисто военного свойства – на действия в бою кавалерии и на достижение ею наилучших боевых результатов.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию