Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 378

Как только – это было 26 июля – известие о взятии Сальян достигло персидского стана, персияне отправили к Ильинскому парламентера с требованием немедленно сдать им и Ленкоранскую крепость.

«Сим объявляю, – писал коменданту персидский военачальник, мулла Мир-Азис, – что по велению Бога какая была к вам милость, то оной уже больше от Него не будет, а должна она излиться теперь на персиян. Мы были унижены Аллахом и теперь должны повыситься, – так гласит святой шариат наш. Сальяны уже взяты, и какие были солдаты ваши – те побиты; киржимы, доставлявшие вам провиант, захвачены. Все, осмелившиеся противиться нам, преданы смерти, и головы их доставлены на Муганскую степь, к шахсеванцам, где за каждую из них платят по двадцать червонцев награды».

Перечисляя затем все силы, которыми располагает шах, Мир-Азис говорит, что двенадцать тысяч сарбазов, и с ними шахский сын Али-Наги-Мирза, стоят под Ленкоранью и ждут только мановения его, Мир-Азиса, чтобы истребить неверных и выкрасить их кровью волны Каспийского моря.

«Если вы сдадите мне крепость без боя, – говорил Мир-Азис в заключение своего письма, обращаясь уже лично к Ильинскому, – то вас никто не обидит; если захотите служить великому нашему государю, – будете одарены его щедротами; и я вам порукой, что над всеми солдатами, находящимися у вас, вы будете начальником. Не захотите принять этих условий, то именем Создателя возвещаю вам, что преданы будете смерти и никакой пощады вам не будет».

В крепости собрался военный совет. Общее убеждение оказалось таково, что держаться в полуразрушенных укреплениях невозможно. Того же мнения был и начальник Каспийской флотилии, тем более что русские суда, стоявшие на открытом рейде, при сильных ветрах не могли ничем помочь гарнизону. Оставление Ленкорани было решено единогласно.

В ту же ночь, едва взошла луна, русская флотилия в полном своем составе приблизилась к крепости. Комендант зажег Ленкорань и, посадив все войска на суда, отплыл на остров Саре, оставив персиянам одни развалины. Весь багаж и пять медных орудий были увезены; но чугунную пушку, взятую с корвета, перевезти не успели, и она, впрочем заклепанная, оставлена была неприятелю. Теперь все Талышинское ханство было в руках персиян. Тем не менее Ермолов был весьма доволен действиями отряда Ильинского или, по крайней мере, результатами их.

«Отступление Каспийского батальона, – говорит он в своем донесении, – почитаю я весьма счастливым событием, ибо в действии против него уже были два регулярные батальона с артиллерией, к которым возмутившийся талышинский хан присоединился сам с четырехтысячной милицией. Неприятель не сумел воспрепятствовать отплытию Каспийского батальона, и сие по расторопности морских офицеров совершилось без всякой потери (если не считать покинутого нами заклепанного орудия), на мелких судах, которые захватили у жителей. Некоторое время батальон остался бы без защиты против неприятеля, несравненно превосходнейшего».

Пока Ильинский крепко основался на острове Саре, трехтысячный персидский отряд, приведенный беглым Гуссейн-Кули-ханом, убийцей Цицианова, обложил Баку. Трудно было подать туда какую-нибудь помощь с острова, так как все Каспийское море покрылось многочисленной персидской гребной, вооруженной фальконетами, флотилией, которая преследовала русские суда, не давая им возможности пристать к западным берегам моря. Однако же, хотя и с большим трудом, удалось перевести в Баку две роты Каспийского батальона, что было очень кстати, так как в крепости защищались всего три роты местного гарнизонного батальона. Полковник барон Розен, бывший тогда комендантом в Баку, опасаясь измены, нашел необходимым выслать из крепости всех жителей, за исключением лишь нескольких стариков да еще семейства преданного России Казим-бека, некогда друга и наперсника Гуссейн-Кули-хана. В то же время он искусно расположил свои небольшие силы, воодушевил гарнизон и делал вылазки с величайшим успехом. Персияне несколько раз ходили на штурм с лестницами, но всякий раз были отбиваемы. После бесплодных усилий одолеть крепость открытой силой, Гуссейн обложил Баку с моря и с суши. Были слухи, что неприятель помышлял даже перерыть канал, снабжающий город извне пресной водой, – единственный источник для продовольствия жителей. Положение Баку становилось весьма опасным. К счастью, персияне не воспользовались выгодами своего положения и дали гарнизону возможность продержаться до тех пор, пока изменившиеся обстоятельства войны не вынудили самих персиян оставить блокаду города.

В это тяжелое время Ермолову приходилось подумать о том, чтобы не дать возмущению возможности пройти сквозной полосой через Ширвань до гор Дагестана, – и он принял к тому меры. Еще 18 июля, в тот самый день, когда персияне только что вошли в Карабаг, он предписал генерал-майору Краббе, командовавшему войсками в Дагестане, оставить в полковых штаб-квартирах Куринского и Апшеронского полков, в Кубе и Дербенте, сильные гарнизоны, не менее батальона в каждом, а с остальными войсками быть наготове и при первом возмущении в Ширвани идти в Шемаху.

Краббе долго ждать не пришлось.

Почти одновременно с тем, как Гуссейн-Кули-хан обложил Баку, в Ширвани появился бывший владетель ее, Мустафа, и занял город Ак-Су (Новая Шемаха), куда вслед за ним прибыл персидский отряд, под начальством одного из братьев наследного принца. Краббе немедленно двинулся сюда из Дербента и разбил персиян. Но в это самое время в тылу у него поднялась Кубинская провинция. Краббе отступил из Ширвани и нашел в Кубинской провинции уже значительные силы, при которых находился сын умершего в двадцатых годах Ших-Али-хана, считавший себя законным наследником этого владения. Сюда же теперь двигались и те персидские войска, которые были в Ширвани. Едва Краббе занял город Кубу, как он был обложен персиянами со всех сторон, – и русский отряд очутился в осаде. Неприятель попытался было овладеть городским предместьем и два раза бросался на приступ, но был легко отбит. Вообще тревожиться за участь Кубы было нечего: русский отряд был там слишком силен (три с половиной батальона), чтобы испытать серьезную неудачу; но, запертый в Кубе, он становился бесполезным, – и в этом смысле действия Краббе были в высшей степени ошибочны.

«Удивляюсь я, – писал Ермолов Мадатову, – как залез в Кубу генерал Краббе? Неужели не мог он совладать со сволочью? Бесят меня подобные мерзости, которые при малейшей распорядительности случаться не должны».

Но так или иначе, Куба, подобно Баку, стояла в тесной блокаде, а Дагестан остался без войск. Можно было опасаться теперь, что персияне не упустят этого момента и сделают серьезную попытку вызвать в нем возмущения. Самые обстоятельства в крае, казалось, складывались так, что благоприятствовали этому предприятию. Уже в исходе 1825 года носились слухи, что лезгины Нагорного Дагестана посылали к Аббас-Мирзе депутацию – просить у него помощи в борьбе против русских, и в залог своей верности отправили к нему локоны жен и рукава от их платьев. Известие об этом подтвердилось официальным путем. Однако же такое обстоятельство нимало не встревожило Ермолова.

«Покуда акушинский народ пребывает верным, – писал он по этому поводу, – а в Казикумыке сидит Аслан-хан, то всякие предприятия прочих лезгин ничтожны и персиянами уважены не будут. Посланные в залог локоны и рукава одежды также не тронут чувствительности персиян, которые, конечно, предпочли бы им оружие, противу нас обращенное».