Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 360

Меншиков, въехавший в пределы Персии в конце апреля, нашел там уже все признаки начинавшейся войны. Он вез богатые подарки шаху и его приближенным и был уполномочен, сообразуясь с ходом переговоров, предложить Аббас-Мирзе для его регулярной армии или карабины, оставшиеся от Черноморского войска, или тысячу ружей, или, взамен их, по желанию принца, сукна на обмундирование целого батальона, тысячу тюленевых ранцев, или, наконец, шесть легких шестифунтовых пушек с зарядными ящиками и со всеми к ним принадлежностями. Но эти подарки, прямо направленные к усилению военных средств персиян и уже тем свидетельствовавшие о глубоко мирных намерениях русского правительства, стояли в странном противоречии со всем, что совершалось перед глазами Меншикова в самой Персии.

Первое известие, которое он должен был послать из Тавриза шифрованным, состояло в том, что Аббас-Мирза нашел человека, который за пятьсот тысяч туманов (двадцать тысяч рублей серебром) взялся убить Ермолова и с этой целью уже отправился в русские пределы через Дагестан. Ермолов получил это известие на пути в Тифлис, по усмирении чеченского мятежа. «Я удивлен был сим, – иронично восклицает он, – но не впал в отчаяние, что не нравлюсь такому человеку, каков Аббас-Мирза».

Меншикова приняли в Тавризе с почестями; по приглашению шаха он должен был отправиться в Султанию, летнюю шахскую резиденцию. Но по дороге туда его обогнал сам Аббас-Мирза, спешивший предупредить его у шаха. Повсюду на пути он слышал воззвания священных особ к поголовному вооружению против неверных, видел двигавшиеся войска, знал, что перед выездом из Тавриза Аббас-Мирза дал приказание им быть в совершенной готовности к походу. Сам Меншиков не мог ни о чем предупредить Ермолова: все бумаги, письма и курьеры его были задерживаемы. И тем не менее в Тифлис пробрались из Султании нехорошие вести. Говорили втихомолку, что Меншиков был дурно принят шахом, что шах на торжественной аудиенции, вместо того чтобы принять из рук Меншикова письмо государя, указал рукой на подушку, куда его и пришлось Меншикову положить. Это было явное неуважение к особе императора, не обещавшее ничего хорошего.

Все это была правда. Меншиков узнал притом, что один из первосвященников, сидя на слоне и сопровождаемый народной толпой, явился перед шахом во всем блеске своего сана и именем Магомета требовал войны, причем им совершены были какие-то неизвестные русским таинства, после которых, как уверяли, шах уже был невластен отказать требованиям первосвященника. Аббас-Мирза тотчас поскакал в Тавриз. Меншикову пришлось убедиться, что война неизбежна и что он из посла превращается в пленника. Действительно, уже непосредственно после аудиенции его у шаха посольский лагерь был оцеплен караулом, и никто не смел выйти из него иначе, как в сопровождении вооруженных солдат. Меншикову же было объявлено, что, по случаю скорого отъезда шаха в Ардебиль, ему дадут средства возвратиться в Тифлис, а что дальнейшие переговоры могут происходить в одном из пограничных городов.

Обратно через Тавриз Меншиков проехал благополучно, но в Эривани был задержан и просидел там почти шесть недель под настоящим арестом. Сардарь, встретив посла с обычным почетом, назначил для пребывания его свою загородную беседку, выстроенную на китайский манер в саду, раскинутом по правому берегу Занги. Но прошло пять дней, а об отправлении посольства в Россию не было и помину; напротив, каждый день придумывались все новые и новые предлоги для задержания посланника. То говорили ему, что русские удержали в заложниках жену талышинского хана и пока не освободят ее, посол не будет отпущен из Эривани; то требовали от него уплаты за хлопок, посланный в Россию еще до начала войны; то выдачи драгомана посольства как уроженца Карабага, в то время уже занятого персиянами и потому, по мнению сардаря, уже совершенно вошедшего в состав Персидского государства; то, наконец, без лишних слов предлагали ему купить свободу ценой серебра и подарков.

«Можно бы составить целую книгу, – писал впоследствии Меншиков графу Нессельроде, – если бы я хотел исчислить вашему сиятельству все притеснения, коим мне надлежало противиться и коим изобретательский ум моих тюремщиков давал ежедневно новый вид, с постоянной целью вынудить у меня выдачу денег или вещей».

Целых пять недель продолжалось тягостное положение, в которое поставлен был посланник. Почти все лица посольской свиты в это время переболели. Меншиков тщетно жаловался Аббас-Мирзе и Аллаяр-хану; наконец, ему удалось уведомить английскую миссию о своем положении, и он просил вмешательства ее в столь явное нарушение международного права.

Английский полномочный министр Макдональд, возмущенный поведением эриванского сардаря, почел необходимым вмешаться в дело. Он немедленно отправился к шаху и настоял на отпуске посланника в Россию. Один из членов английской миссии отправился даже в Эривань, чтобы проследить за точным исполнением шахского приказания. Посланный, однако же, опоздал – Меншиков уже выехал из Эривани.

Есть известие, впрочем, что не так легко было бы добыть свободу русскому послу, если бы не пущена была в ход некоторая интрига. Аллаяр-хану под рукой стали говорить, что его враги ждут только первой неудачи, чтобы погубить его во мнении шаха, что ему следует, пока есть время, пользоваться успехами персидского оружия и торопиться заключить выгодный мир, а для того необходимо как можно скорее отправить Меншикова, потому что без этого мир заключен быть не может. Это подействовало, и Аллаяр-хан тотчас послал повеление сардарю отпустить посланника. Сардарь вынужден был повиноваться. Однако же он сделал все, чтобы затруднить путешествие посла, и даже покушался погубить его. Под тем предлогом, что не смеет дозволить ему проезд мимо персидских войск, он предлагал проводить его до турецкой границы с тем, что если князь не согласится на это, то ему останется единственная дорога через Казахскую дистанцию, находившуюся тогда в весьма сомнительном положении.

Направляя его на этот путь, сардарь намеревался захватить посланника и всю его свиту, как только они удалятся на день езды от персидской границы, перебить всех и сложить вину на курдов – народ кочевой, дикий и очень часто производивший разбои, которые унять персидское правительство было не в силах. К счастью, Меншиков был уведомлен о коварных замыслах сардаря. Как ни строго смотрели за ним, он нашел, однако, случай известить обо всем Ермолова через одного армянина, с трудом пробравшегося темной ночью через караульную цепь. Не подавая виду, что знает о намерении сардаря, Меншиков выехал из Эривани на Эчмиадзин, но отсюда он вдруг переменил направление и ближайшей дорогой, через Талынь и Амамлы, поскакал к Большому Караклису. Персияне, сторожившие его в Делижанском ущелье, поздно узнали об этом. Конница их, однако, понеслась в погоню и уже настигала Меншикова, как вдруг показалась русская рота, высланная к нему навстречу из джалалоглынского лагеря.

Посол застал войну в полном разгаре на всех пунктах.

Русская граница со стороны Эриванского ханства перед войной, в двадцатых годах нашего столетия, проходила всего в каких-нибудь полутораста верстах от Тифлиса. От северной оконечности озера Гокча она тянулась на запад ломаной линией по Бомбакскому горному хребту и потом, отклонившись от него, через гору Алагез, упиралась под прямым углом в турецкую границу, шедшую по реке Арпачаю прямо к северу, к горам Триолетским.