Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 270

Аталычество представляло еще большие опасности, чем суд в руках магометанского духовенства. С глубокой древности знатные черкесы и кабардинцы воспитывали своих сыновей не дома, а в чужих людях, где они могли бы приобрести строгие привычки военного быта. Кабардинцы в большинстве случаев посылали своих сыновей в отуреченное Закубанье, откуда те, вырастая, вывозили суровую и непримиримую ненависть к христианской России. Естественно, что Ермолов не мог относиться равнодушно к обычаю, шедшему вразрез самым ближайшим русским интересам, и категорически воспретил его. «Отныне впредь, – гласила прокламация, – запрещается всем кабардинским владельцам и узденям отдавать детей своих на воспитание к чужим народам, но (предписывается) воспитывать их в Кабарде. Тех, кои отданы прежде, возвратить тотчас же». И чтобы сделать эту меру более действенной, кабардинцам было строго воспрещено куда-либо отлучаться из Кабарды без письменного вида и без разрешения начальства.

Устроив кабардинские дела, Ермолов 7 сентября 1822 года уехал в Тифлис, оставив начальником всех войск в Кабарде полковника Кацырева, а получившего уже громкую известность своей легендарной храбростью Нижегородского драгунского полка штабс-капитана Якубовича – начальником казачьих резервов, расположенных у известных бродов на Малке, на Баксане и Чегеме, в местах, где наиболее можно было ожидать прорывов и нападений.

Деятельность Кацырева в этот короткий период, до назначения его, около двух лет спустя, командовать отрядом на Кубани, состояла более в успокоении вверенного ему умиротворенного края, чем в военных предприятиях. Однако же ему пришлось еще раз сделать и значительную экспедицию в горы.

Дело было вскоре после отъезда Ермолова, в ноябре 1822 года. Один кабардинец, выбежавший из гор, донес Кацыреву, что в верховьях Чегемского ущелья скрываются семейства беглых кабардинцев, и за условленную плату брался провести туда войска. 20 ноября, часа за три до рассвета, Кацырев с небольшим отрядом из ширванских рот и волжских казаков, без тяжестей и артиллерии, двинулся вверх по реке Нальчик. Густой лес и беспрерывные топи задерживали движение отряда днем, а ночью путь пошел по таким опасным местам, что конным нельзя было ехать. То поднимаясь на горы, то спускаясь в пропасти, люди до того измучились, что Кацырев вынужден был остановиться для отдыха. Ночь была темная. До свету еще оставалось два-три часа, и, чтобы не терять времени, Кацырев послал вперед охотников, под командой штабс-капитана Якубовича.

Прошло более получаса, а от Якубовича не было никаких известий. Зная, что ему приходилось спускаться в бездонные пропасти, что было крайне рискованно в такую темную ночь, Кацырев начал тревожиться и сам двинулся по следам его. Скоро отряд взобрался на какую-то отвесную скалу, грозно висевшую над самым Чегемом. Отсюда видны были беспрерывно сверкавшие внизу огни; звуков выстрелов, однако же, слышно не было. С большим трудом войска сползли с этой гигантской скалы и застали охотников в жаркой перестрелке с неприятелем. Темнота ночи и незнакомые места помешали Кацыреву окружить кабардинцев, тем не менее все, что осмелилось сопротивляться, было истреблено; пощажены были только жены и дети, в числе двадцати человек. Все имущество и стада их составили военную добычу; жилища, запасы хлеба и сена были сожжены. Утро открыло, однако же, опасное положение отряда – горцы отрезали ему выход на плоскость. Но Кацырев был слишком хорошо знаком с горной войной, чтобы затрудниться в таком положении. Приказав капитану Грекову с двумя ширванскими ротами завязать перестрелку с неприятелем с фронта, он в то же время отправил роту капитана Гебуадзева прямо через скалы в обход завалов, которые преграждали ему путь. Появление этой роты в тылу кабардинцев решило дело; неприятель бежал. Войска переправились тогда через Чегем и трудной горной дорогой перешли в Баксанское ущелье. Там найден был осетинский аул, от которого Кацырев почел нужным взять аманатов. 26 ноября отряд уже был в Нальчике, потеряв во всей экспедиции одного урядника Волжского казачьего полка убитым и трех ширванцев ранеными; в числе последних был цирюльник, перевязывавший раненых под выстрелами.

Для Якубовича этот период времени был, напротив, временем неустанной военной деятельности, в которой с блеском выразилась вся его предприимчивая и страстная натура. В его характере было что-то загадочное; дерзкая удаль его была так поразительна, что храбрейшие джигиты Кабарды и Черкесии удивлялись ему.

Командуя своими резервами на Малке, Баксане и Чегеме, Якубович имел вполне самостоятельный круг действий и подчинялся непосредственно только начальнику войск в Кабарде. Главным предметом его действий было не допускать хищников на линию, ограждать кабардинцев, выселявшихся из гор, делать беспрерывные разъезды, ходить в горы и тому подобное. Таким образом, он был всегда в авангарде. И Якубович буквально не сходил с седла. Со своими сподвижниками, такими же храбрецами, он часто углублялся в самые недра гор, в пределы закубанцев, и разрушал малейшие замыслы хищников. Рассказывают, что в 1823 году, на Святую неделю, он зашел со своей партией так далеко, что добрался почти до Эльбруса; его казаки слышали в горах колокольный звон, а потому догадывались: не живут ли за карачаевцами беглые русские старообрядцы-некрасовцы? Действительно, существовало предание, что при одной из древних церквей за Кубанью, лежащей в отдаленной глуши, окруженной горами и лесом, водворилось некогда несколько семейств беглых раскольников. Встревоженные близким появлением русских, они покинули это убежище и ушли дальше, к горе Эльбрус. Таким образом, жестокая зима, глубокие снега, непроходимые пропасти и мертвая, безжизненная природа не дали предприимчивому Якубовичу добраться по колокольному звону, быть может, до наших соотечественников. Он успел только из засады с пятнадцатью своими удальцами напасть на большую толпу черкесов. Сам Якубович, в бою один на один, изрубил неприятельского предводителя, прочие черкесы загнаны были в глубокие горные снега. После этого случая, оставившего в горах глубокое впечатление, нередко одного появления Якубовича с его линейцами достаточно было для рассеяния уже собравшейся для набега партии.

Слава о нем разнеслась по целому Кавказу, как между русскими, так и между горцами. Самые отважные наездники искали его дружбы, считая его безукоризненным джигитом. В знак почета горцы позволяли посланным от него ездить к ним без оружия – и никто не решился бы нанести им малейшую обиду. Отчаяннейшие враги России были кунаками Якубовича, ценя его великодушные поступки, верность данному слову и зная, что жены и дети знатнейших из них, если бы по жребию войны и достались в его руки, будут возвращены с почетом и без выкупа. Одну красавицу княгиню, попавшуюся в плен, он сам оберегал, стоя по ночам на страже у ее шалаша, а когда отряд его возвратился домой, сам же доставил ее в горы к мужу. Признательный князь отпустил тогда с Якубовичем также без выкупа шесть русских пленных, стал вернейшим его кунаком, переписывался с ним и не раз извещал его о сборищах закубанцев.

Якубович так сроднился с обычаями горцев и образом войны их, что не отличался от них ни одеждой, ни вооружением, ни искусством в наездничестве, а отчаянной храбростью превосходил лучших князей их. При каждой встрече с черкесами он первый бросался на них и собственноручно поражал того, кто осмеливался скрестить с ним свою шашку. Его считали в горах заколдованным.