Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 253

Под влиянием исторических обстоятельств христианство, правда, должно было скоро уступить место другим влияниям, но в горах в памяти народной еще живут некогда бывшие предметом его почитания Ауз гирге, то есть греческий Иисус, и пророки Яллия (Илья) и Аймыс (Моисей). Поныне народ клянется именем божественной Матери Бога, Марии, и святым Георгием – покровителем соседней Иверии, поныне хранит обычаи, основывавшиеся на христианских праздниках и постах, удержал греческое деление годов и месяцев. Георгий Интериано, посетивший Черкесию уже в середине XVI века, не усомнился причислить ее население к христианам, хотя в то время черкесы были ими разве только по имени, сохранив от веры предков лишь несколько внешних обрядов.

Да и трудно было удержаться цивилизации и христианству в стране, скоро ставшей ареной постоянных воинственных столкновений, укрепивших в народе рядом с чувством независимости и свойственную ему первобытную грубость нравов.

Первый удар греческому влиянию в Черкесии нанесен был нашествием аваров. Предание говорит, что в VI веке аварский хан Байкан, опустошив многие земли и самый Аллиг, потребовал через своих послов подданства и от черкесов. Среди черкесских вождей того времени особенно был славен князь Лавристан, и под его влиянием адыгейские вожди ответили ханским послам гордым отказом. «Кто может лишить нас вольности? – сказали они. – Мы привыкли отнимать земли, а не свои уступать врагам. Так будет всегда, доколе есть война и мечи на свете». Возникла ссора, и послы были убиты. Тогда Байкан с шестьюдесятью тысячами отборных латников вступил в землю адыгов и от берегов Черного моря до вершин Кубани опустошил ее огнем и мечом, разграбил селения, сжег поля, истребил жителей. Сам Лавристан, по сказаниям, погиб в этой борьбе, и могилу его указывают под горою Бештау. Бедный народ, облитый кровью, без хлеба и пристанища, лишенный лучших из своих вождей, искал спасения в горах, в пещерах, в дремучих лесах. Страна запустела, и там, где были селения и пашни, разросся дикий лес и бродили лишь дикие звери. Началась эпоха упадка адыгского народа.

Кровавое нашествие и грозный образ жестокого хана на белом коне неизгладимыми чертами залегли в народной памяти.

«Спаситель и помощник наш, могущественный Илья! – поется в одной песне. – Из огромных туч неотразимой дланью уничтожь коня Байканова, белизной подобного нетающим снегам горных хребтов наших».

И поныне народ некоторые дороги, ведущие от берегов Черного моря через горные ущелья до реки Кубань, называет смертоносными Байкановыми путями. И ныне при виде красивой белой лошади говорят: «Байканов белый конь».

Пораженному суеверным страхом воображению народа долго повсюду чудился этот грозный конь, и белый каменный бугор между крепостями Анапой и Сунджук-Кале, напоминающий в туманной дали фигуру лошади, в суеверных устах народа получил название Байканова коня.

Разбитый и униженный адыгский народ стал мало-помалу забывать задатки цивилизации и вышел на путь исключительного воинственного быта. На границах земли его вновь появляется какой-то Китай-хан, приходили сюда калмыки, хазары, татары, наконец, славяне – и все отнимало из рук черкеса плуг и вкладывало меч и щит. Не миновал страны и «бич Божий, молот вселенной» Аттила. В одной черкесской песне имя грозного завоевателя прямо так и упоминается с этими эпитетами. «Господь Бог помиловал и нас, и горы, и ущелья наши, – говорится в ней. – Бич небесный отступил от нас благополучно». Нашествие Аттилы оставило не меньшие следы в народном воображении, чем и вторжение Байкана. Он помнит, что Аттила, дойдя до Шат-горы, внезапно повернул назад, и с тех пор Шат-гора носит название Счастливой. Предания намекают, однако, что Аттила покорил страну и заставил сынов ее присоединиться к своему войску. В песнях говорится: «По большим горам, как блестящие звезды, стекаются к Аттиле воины наши, наносящие удары, подобные ударам грома… Отборная конница наша отправляется вслед за Аттилой с охотою; если же этого недостаточно, то приготовимся ехать и мы…»

Исторические обстоятельства неотразимым ходом своим изменили и самый характер адыгского народа. По преданиям, дошедшим от старинных времен, древние адыги одарены были благородной, возвышенной душою, большим умом и славились деятельностью и трудолюбием. «Трудолюбивый ант» вошел в пословицу среди окружающих народов. Но во времена грозных нашествий, среди переселений, побегов в горы, в скудные пустынные местности, где каждый действовал на свой страх и риск, общественные нравы черкесов пошатнулись. Вечно тревожимый, не знавший, будет ли он завтра пользоваться плодами сегодняшнего труда, народ впал в беспечность, в презрение к мирным занятиям, и в результате явилась бедность, доходящая до нищеты. Черкес довольствовался уже скудной пищей и неприветливым жилищем, в котором простое стекло составляло уже в наши времена величайшую роскошь.

Такой характер народный сказался и на общественном устройстве, сложившемся чрезвычайно оригинально, в котором независимость и произвол личности стояли выше общественной власти и даже общественных интересов. Адыгский народ имел князей, но в то же время он не терпел неограниченных властителей в своей земле, полагая, что лучшее благо для человека есть дикая, необузданная воля; и она действительно только и смягчалась, что исконным для всех народов родовым бытом, основывавшимся на самой природе вещей и создавшим неограниченную власть старшего в семействе. Правда, была и еще общественная сила и связь – древний обычай. Во всех важных случаях дело решалось при участии всего народа: с общего согласия предпринимались походы, общим же голосом избирались вожди. Но привязанность к независимости ограничивала власть вождя даже посреди самой битвы – и дерзкая заносчивость вносила раздор в ряды воинственной дружины. Совершив же общее дело и возвратясь домой, всякий уже считал себя господином и владыкой в своей хижине. Князья имели в своих руках как бы исполнительную власть, повелевали вассалами, уорками, но они не имели собственности, и все принадлежало народу. Единственно, что делало князей не бесполезной и влиятельной силой в стране, это то, что по старине, по исконным обычаям, княжеское достоинство почиталось столь священным в народе, что всякий подданный был обязан жертвовать за князя всем своим имуществом и самой жизнью. «За кровь князя сам Бог каратель и мститель» – так гласит древняя истина.

И в то же время народ никогда не потерпел бы надменности со стороны князя; сильнейший и богатейший владелец жил в такой же хижине, как и самый простой уорк, и каждый подданный имел право всегда войти к нему и разделить его трапезу. Оригинальны и странны были имущественные отношения князя: он имел право взять у каждого все безо всякого вознаграждения, но, в свою очередь, он ни в чем не смел отказать любому подданному, которому вздумалось бы попросить хотя бы его шапку. Эти строгие обычаи могли бы при иных обстоятельствах стать залогом равенства и справедливости, но они извращались злоупотреблениями, которые вместе с обычаем родовой мести в последние века уже сильно разложили весь черкесский общественный быт.

Казалось бы, суровая страна, где каждый мог по своему произволу распорядиться с пришельцем, должна была впасть в полное уединение, изолироваться от других народов, но ее спасло симпатичнейшее явление всего восточного мира – гостеприимство. Для черкеса всякий путник, переступивший порог его сакли, – лицо священное. «Благословение на дом твой, – говорит пришелец, входя. – Во имя славных дел твоих, джигит, требую гостеприимства, седла и бурки». – «Ты гость мой и, стало быть, властелин мой», – отвечает хозяин. Он перед всем народом отвечал за безопасность чужеземца, который, вступая в саклю, снимал и отдавал хозяину оружие, показывая тем, что не нуждается в нем под его кровлей. Гостеприимство было единственной мирной чертой черкеса, пережившей века бедствий и политических переворотов.