– Почему, – сказала я, – понимала. – Хотя я не была в этом уверена. Нужно было ее осадить. Я набралась храбрости и спросила: – Откуда мне знать, что это действительно ты?
– Слушай очень внимательно, – сказала Эмили.
Потом настала тишина. Я услышала помехи, потом постукивание, словно что-то приставили к телефону. Потом я услышала карусельную музыку…
Мой собственный голос произнес: “Я хочу рассказать тебе кое-то, чего я никому никогда не говорила…” Я услышала, как признаюсь в том, что Майлз – сын Криса.
Потом диктофон со щелчком выключился.
– В наши дни существуют просто сказочные технологии распознавания голоса, – заметила Эмили. – Чтобы установить подлинность, если понадобится.
– Кому это интересно? – С моей стороны это был блеф.
– Кому угодно. Майлзу, например. Не сейчас, так потом.
– Неужели ты правда это сделаешь? Чего ты хочешь?
– Я хочу Ники, – сказала Эмили. – Можешь взять себе что хочешь, но другое. И держи рот на замке. В виде исключения.
– Да! – сказала я. – Обещаю.
– До скорого. – И Эмили отключилась.
* * *
После этого рывком включился какой-то инстинкт вроде тех, что заставляют животных держаться своей территории. Мне захотелось домой, хотя бы на полдня. Быть не у Шона и Эмили. Мне захотелось в дом, который построили мы с Дэвисом, в котором я жила с Дэвисом и Майлзом и три года с Майлзом после смерти Дэвиса. Я, должно быть, сошла с ума, когда решила, что могу занять место, освободившееся после умершей женщины. Моей так называемой лучшей подруги.
Я сказала себе, что жить вчетвером – лучше для мальчиков. Но это оказалось хуже для меня. Когда я ехала домой, у меня кружилась голова. Дорога, по которой я ездила столько раз, казалась странно незнакомой. Я велела себе сосредоточиться.
И вот наконец он. Мой дом. Совершенно реальный, но как дом из мечты. Как я любила его! Всегда любила. Мне не следовало покидать его.
Я была дома. Газон припорошен снегом. Какое счастье – подняться на крыльцо. Мои ноги ощущали высоту каждой ступеньки, расстояния, расчету которых Дэвис посвятил несколько часов из своей короткой жизни. Мои руки знали, как повернуть ключ в замке, плечи знали, как удерживать дверь открытой, пока я прохожу, даже если в руках у меня пакеты, которых сейчас не было. Я пришла с пустыми руками, как беженка.
Я вошла в кухню. Как мне не хватало ее, как меня тянуло сюда, готовить для Майлза и себя. Надо сказать Шону. Можно устроить все как-нибудь по-другому, так, чтобы мы могли бывать дома чаще.
Я прошла в гостиную. За какое-нибудь мгновение я вычислила, что не так, что мне мешает.
В гостиной пахло духами Эмили. Нельзя было давать ей ключи от моего дома.
30
Блог Стефани
Мудрые дети
Мамы, привет!
Вот еще одна история о том, как прекрасны наши дети. Они знают гораздо больше того, что, как мы полагаем, они могут знать. Иногда больше, чем знаем мы сами.
Я всегда плохо помнила про дни рождения. Помнила только про дни рождения моих родителей, брата, мужа и Майлза.
Так что я растерялась, когда в начала марта Ники спросил: мы будем в этом году праздновать день рождения моей мамы?
Я сказала Ники: да, конечно. У нас будет торт с одной свечкой.
Я разрешила Ники выбрать торт. Шоколадный с цветами из яркой глазури.
Мы зажгли свечу и произнесли тихую молитву. Мы не пели “С днем рожденья тебя”. Думаю, Ники был этому рад. Вот так дети помогают нам исцелиться.
Если ты читаешь это, моя дорогая Эмили, где бы ты ни была – с днем рождения!
Мы любим тебя.
Стефани
31
Стефани
Кто-то помнил про день рождения Эмили. На адрес Шона ей пришла открытка.
В тот день в почтовом ящике, среди счетов, всякого почтового мусора и модных журналов, которые – теперь, когда Эмили ушла – никто даже не читал, оказался конверт, адресованный Эмили Нельсон. Тот же почерк, те же коричневые чернила, как на тех, что я нашла в коричневом конверте в туалетном столике.
Одна из открыток, что Эмили получала от матери каждый год. При взгляде на нее я покрылась мурашками.
Неужели мать Эмили все еще думает, что Эмили жива? Ее сиделка не стала сообщать ей печальное известие? Сочла маму Эмили недостаточно сильной? Или там что-нибудь еще? Неужели остатки материнского инстинкта подсказали старухе, что ее дочь все еще жива?
Тем же вечером я показала открытку Шону. Он уставился на нее, разнервничавшись и огорчившись, но изображая непонимание. Он прекрасно знал, что это. Шон сказал:
– Бедная старуха в маразме, она забыла, что Эм умерла. А Бернис не напоминает ей. Думаю, она позволяет миссис Нельсон верить, что ее дочь жива…
На какой-то миг я задумалась, может ли Шон лгать. Раньше он никогда не называл Эмили Эм. Кроме того: Эмили не мертва. Знает ли Шон об этом? Может, они жестоко разыгрывают меня? Была ли я игрушкой в каком-то их зловещем плане, который они выдумали вместе?
То, что я этого не знала и не могла спросить, открыло мне глаза: между Шоном и мной очень мало доверия. Хотя пылу и страсти это не мешало. Не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы мы оба хотели оставаться вместе ради этого. Шон не был самым большим любителем обнимашек на планете. Я и не ожидала, что он таковым окажется. Он британец. Он был внимателен ко мне, когда мы занимались любовью, но потом что-то бурчал и отворачивался, словно хотел, чтобы я ушла. В конце концов я объявила:
– Тебе придется сказать мне, если что-то не так. Ты передумал? Скажи мне. Ты хочешь, чтобы я ушла?
– О чем ты, Стефани? – ответил Шон.
Это было хуже, чем если бы он сказал “да”.
* * *
Штамп на конверте не читался, но я смогла разобрать буквы “МИ”. Мичиган. Могла ли Эмили отправить открытку сама? Проявилось ли таким образом намерение заморочить мне голову окончательно? Стояла ли Эмили где-нибудь снаружи, наблюдая нас с нашей свечой и тортом, отмечающих ее день рождения? Без нее. Что она высматривала? Что задумала?
– Я могу вскрыть конверт? – спросила я Шона.
– Конечно. Давай.
Тем же паутинным почерком, коричневыми чернилами на открытке, как всегда, значилось “Эмили” и “От мамы”.
Если только Эмили не проделала великолепную работу по подделке материнского почерка, она не посылала эту открытку. И зачем ей отправлять себе поздравительную открытку из Мичигана, изобразив, будто открытка послана ее матерью?
Единственное объяснение – ее мать не знает, что Эмили умерла. Что она, как предполагается, умерла. Или ее мать знает что-то, чего не знаю я.