Под алыми небесами - читать онлайн книгу. Автор: Марк Салливан cтр.№ 86

Генерал ощетинился:

– Где вы были?

– Прогулялся, – сказал Пино. – С горничной. Куда вас везти?

Лейерс смотрел на Пино так, будто готов был его прибить, но тут увидел в окно приближающуюся Анну.

Генерал выдохнул и сказал:

– К кардиналу Шустеру.

2

Двенадцать минут спустя Пино въехал во двор канцелярии, который сегодня оказался заполнен автомобилями. Пино удалось найти место для парковки, он вышел и открыл генералу дверь.

– Вы можете мне понадобиться, – сказал Лейерс.

– Oui, mon général, – ответил Пино и пошел за генералом по заснеженному двору, потом вверх по лестнице к двери.

Генерал Лейерс постучал, дверь открыл Джованни Барбарески.

Неужели молодому семинаристу удалось бежать еще раз? По Лейерсу невозможно было сказать, узнал ли он подделывателя документов, которого обошла децимация в тюрьме Сан-Витторе. Но Пино узнал его и пришел в ужас при мысли о том, что семинарист увидит его повязку со свастикой.

– Генерал Лейерс к его высокопреосвященству.

Барбарески отошел в сторону. Пино помедлил, потом прошел мимо семинариста, который внимательно разглядывал его, словно вспоминая. Пино поблагодарил Бога, что этого не случилось в тюрьме Сан-Витторе. Но Барбарески видел там Лейерса. Понял ли он, что генерал пытался остановить децимацию? Они вошли в библиотеку кардинала Шустера. Кардинал Милана стоял за своим столом.

– Спасибо, что приехали, генерал Лейерс, – сказал Шустер. – Вы знаете синьора Доллмана?

Пино изо всех сил старался скрыть удивление, глядя на еще одного человека в комнате. Вся Италия знала его. Высокий, изящного сложения, с неестественно длинными пальцами и напористой заученной улыбкой – фотографии Ойгена Доллмана часто появлялись в газетах. Доллман переводил для фюрера каждый раз, когда тот приезжал в Италию. Или когда Муссолини отправлялся в Германию.

Пино начал переводить для Лейерса на французский, но Доллман остановил его.

– Я могу переводить, кто бы вы ни были, – сказал Доллман, взмахнув рукой.

Пино кивнул и попятился к двери, не зная, уходить ему, или оставаться. То, что он не вышел, заметил, кажется, один Барбарески. Доллман встал, протянул руку и заговорил с Лейерсом по-немецки. Генерал улыбнулся, кивнул и ответил.

Обращаясь к кардиналу Шустеру, Доллман сказал по-итальянски:

– Его устроит мой перевод. Попросить водителя выйти?

Кардинал мимо Лейерса и Барбарески посмотрел на Пино.

– Пусть останется, – ответил Шустер и взглянул на Лейерса. – Генерал, до меня дошел слух, что в случае отступления Гитлер собирается оставить здесь выжженную землю и разрушить немногие еще сохранившиеся сокровища Милана.

Доллман перевел, Лейерс выслушал, потом быстро заговорил по-немецки. Переводчик переводил на итальянский:

– Генерал тоже слышал об этом, и он хочет довести до сведения кардинала, что не согласен с такой политикой. Он инженер, он любит прекрасную архитектуру и искусство. Он возражает против дальнейших разрушений, в которых нет никакой нужды.

– А новый фельдмаршал Фитингоф? – спросил кардинал.

– Я думаю, нового фельдмаршала можно убедить повести себя правильно.

– И вы готовы его убедить?

– Я готов попробовать, ваше высокопреосвященство, – сказал Лейерс.

– Тогда я благословляю вас на это, – сказал кардинал Шустер. – Вы будете меня информировать?

– Буду, ваше высокопреосвященство. Должен также предостеречь вас, кардинал: не делайте резких публичных заявлений. Есть немало влиятельных людей, которые ищут повод поместить вас в тюрьму, а то и совершить что-нибудь похуже.

– Они не осмелятся, – сказал Доллман.

– Не будьте наивным. Или вы не слышали про Аушвиц?

Лицо кардинала побледнело.

– Это кощунство перед Господом.

«Аушвиц? – подумал Пино. – Трудовой лагерь, куда отправлялись красные вагоны для скота?»

Он вспомнил детские пальчики в щели вагона. Что сталось с этим ребенком? Со всеми остальными? Наверняка умерли…

– До встречи, ваше высокопреосвященство, – сказал Лейерс и, щелкнув каблуками, развернулся.

– Генерал? – окликнул его кардинал.

– Ваше высокопреосвященство?

– Берегите вашего водителя, – сказал Шустер.

Лейерс пристально посмотрел на Пино, но потом, словно вспомнив что-то, смягчился и сказал:

– А как иначе? Он напоминает мне моего погибшего племянника.

3

«Аушвиц».

Это слово, это место, трудовой лагерь «ОТ» не выходили у Пино из головы, пока он вез генерала Лейерса в следующий пункт назначения – на завод «Фиат» в Турине. Он хотел спросить Лейерса, в чем заключалось кощунство, но побоялся, спасовал перед его возможной реакцией.

Пино размышлял над этим и тогда, когда они встретились с Калабрезе, директором «Фиата», который отнюдь не был на седьмом небе от счастья при виде Лейерса.

– Я ничего не могу сделать, – сказал Калабрезе. – Число случаев саботажа резко увеличилось. Мы больше не можем запускать конвейер.

Пино думал, что Лейерс взорвется, но тот сказал:

– Я ценю вашу честность и хочу, чтобы вы знали: я работаю над тем, чтобы защитить «Фиат».

– Защитить от чего? – неуверенно спросил Калабрезе.

– От полного разрушения, – сказал генерал. – Фюрер приказал в случае отступления оставлять выжженную землю. Но я принимаю меры, чтобы становой хребет вашего предприятия и вашей экономики сохранился. «Фиат» останется, что бы ни случилось.

Директор задумался, потом сказал:

– Я сообщу моему начальству. Спасибо, генерал Лейерс.

4

– Он оказывает им услуги, – сказал Пино позднее тем же вечером, сидя со своими дядюшкой и тетушкой на кухне. – Это его жизненный принцип.

– По крайней мере, он помогает кардиналу Шустеру защитить Милан, – сказал дядя Альберт.

– После того как ограбил все окрестности, – горячо сказал Пино. – После того как уморил людей работой. Я видел, что он сделал.

– Мы знаем, что ты видел, – сказала тетя Грета, казавшаяся озабоченной. Да и дядя тоже выглядел обеспокоенным.

– Что случилось? – спросил Пино.

– Сегодня утром на коротких волнах передавали тревожные известия, – сказал дядя Альберт. – О концентрационном лагере в Польше. Как-то он называется – Ауш… не помню.

– Аушвиц, – сказал Пино, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. – И что?

Дядя Альберт сказал, что, когда русские вошли в Аушвиц 27 января, часть лагеря оказалась взорвана, а все документы сожжены. Эсэсовцы, которые орудовали в лагере, сбежали, взяв с собой в качестве рабов пятьдесят восемь тысяч евреев.