Мишель Фуко - читать онлайн книгу. Автор: Дидье Эрибон cтр.№ 76

Страница

Линия раздела, отделяющая «нормального» человека от заключенного, как и в случае с безумием, менее очевидна, чем это может показаться, и поэтому здесь следует разместить наблюдательный пункт, который может позволить понять, как действуют механизмы власти. Однако Фуко ввязался в это движение по соображениям, которые не носили теоретического характера. Этому предшествовало погружение в действие, в каждодневную борьбу. Как далек текст обращения главы группы от инаугурационной лекции, прочитанной… двумя месяцами ранее.

Всплески волнений, последовавшие за маем 1968 года и выражавшиеся в отчаянных демонстрациях, сопровождались арестами воинствующих левых, гошистов, и вынесением приговоров. Им вменялись в вину призывы к насилию, посягательство на государственную безопасность, выпуск запрещенных газет — таких как «La Cause du peuple». Среди арестованных были Ален Гейсмар, Мишель Ле Бри, Жан-Пьер Ле Дантек…

В сентябре 1970 года двадцать девять активистов, находившихся в тюрьме, объявили голодовку, требуя, чтобы их признали политическими заключенными и перевели на «особый режим» (они имели статус уголовников и содержались на общих основаниях). Акция, продлившаяся месяц, привела лишь к незначительным уступкам: те, кто был задержан исключительно по политическим мотивам и должен был предстать перед судом государственной безопасности, получили некоторые послабления — право на посещения, книги и газеты… Те же, кто, согласно терминологии того времени, считался обычным «хулиганом» и подпадал под специально принятый «антихулиганский» закон, по-прежнему рассматривались как уголовники. Борьба была временно приостановлена.

Она продолжилась в январе 1971 года и была поддержана извне. Группы объявивших голодовку появились у капеллы Сен-Бернар, на вокзале Монпарнас, в Сорбонне, в Алье-о-Вен. Многие знаменитости выступили в их поддержку: Ив Монтан и Симона Синьоре ^[352], Владимир Янкелевич, Морис Клавель… А депутат Национальной ассамблеи Франсуа Миттеран направил министру юстиции Рене Плевену запрос, требуя объяснений по поводу обращения с активистами, «чьи поступки, даже если они и предосудительны, диктуются идеологическим выбором».

8 февраля Плевен идет на уступки. Он возвещает о создании комиссии, которой поручено изучить предложенные бастующими меры по смягчению условий содержания политических заключенных. Несмотря на это, «Красная помощь», организация, созданная для борьбы с репрессиями, все же решила не отменять демонстрацию, назначенную на следующий день. Префектура полиции немедленно запретила эту демонстрацию и разогнала собравшихся: десятки задержанных, множество раненых, среди которых юноша с изуродованным лицом — в него попала граната со слезоточивым газом. В тот же день в капелле Сен-Бернар состоялась пресс-конференция. Адвокаты левых активистов — Жорж Киейман и Анри Леклерк — настаивали на том, что основные требования их «клиентов» были удовлетворены. Затем Пьер Альбвош, пресс-секретарь «Красной помощи», передал микрофон Мишелю Фуко, и тот зачитал манифест «Группы информации о тюрьмах».

Движение гошистов, оказавшихся в заключении, положило начало более общей дискуссии об условиях содержания под стражей. Еще в сентябре, объявляя голодовку, гошисты, вполне отдавая себе отчет в том, насколько парадоксально выглядит их требование предоставить им особый статус, опубликовали коммюнике, «составленное во французских тюрьмах». Оно датировано 1 сентября. «Мы требуем реального признания за нами статуса политических заключенных. Нам не нужны особые привилегии: мы полагаем, что прочие заключенные являются жертвами социальной системы, которая, сделав их таковыми, отказывается исправлять совершенное и просто-напросто выбрасывает их из жизни. Более того, мы хотим, чтобы наша борьба, направленная на то, чтобы предать гласности существующий позорный тюремный режим, пошла на пользу всем заключенным».

«Всем заключенным!» — Мишель Фуко не мог оставаться безучастным к этому заявлению, пробудившему в нем болезненные воспоминания о голосах, доносившихся до него сквозь толщу архивной пыли, сквозь еще более толстый фильтр психиатрических, экономических и юридических концептов. В сущности, все, что будет интересовать его в семидесятые годы, уже содержится в книге «Безумие и неразумие». Кажется удивительным, насколько эволюционировало, изменилось творчество Фуко с шестидесятых по восьмидесятые годы. Как усложнились проблематика и словарь. И насколько все новое, все то, что родилось в процессе работы, поисков и поступков, оказывается вызванным внутренним импульсом. Достаточно прочесть недавно изданные конспекты лекций, прочитанных в Коллеж де Франс ^[353], которые Фуко составлял в конце каждого года: все темы взаимосвязаны, малейшее отступление продиктовано, если взглянуть с нынешней точки зрения, тем, что предшествовало, или тем, что следовало впоследствии… всё это производит впечатление исключительной связности.

Вскоре после оглашения манифеста «Группа информации о тюрьмах» приступает к обещанному расследованию. Вопросники раздаются семьям заключенных, которые в ожидании положенных свиданий выстраиваются в очереди перед тюрьмами. Мишель Фуко стремится получить свидетельства об условиях содержания из первых рук. Его интересуют также рассказы заключенных об их прошлом, эти фрагменты личной истории, причудливые зигзаги жизни. Он погружается в полную жестокости жизнь, протекающую на периферии общества. К вопроснику приложен небольшой текст, описывающий ситуацию в тюрьмах: «С заключенными обращаются как с собаками. Те немногие права, которые закреплены за ними, попираются. Мы хотим предать гласности происходящее». А для этого необходимо провести расследование и собрать свидетельства. «Чтобы помочь нам собрать информацию, нужно заполнить вместе с заключенными или бывшими заключенными данный опросник».

Итак, первая брошюра выходит в мае 1971 года. Ее выпустило издательство «Шан либр». В нее вошло наряду со списком «нестерпимого», приведенным выше, заявление, разъясняющее цели движения:

«„Труппа информации о тюрьмах“ не присваивает себе права говорить от имени всех заключенных, содержащихся в разных тюрьмах: напротив, она намеревается предоставить им возможность рассказать о том, что происходит в тюрьмах. Деятельность группы не носит реформаторского характера, мы не мечтаем об идеальной тюрьме. Мы лишь хотим, чтобы заключенные сказали, что в пенитенциарной системе является недопустимым. Мы собираемся как можно быстрее распространить свидетельства заключенных среди максимально большого количества людей. Это единственный способ объединить заключенных и тех, кто находится на свободе, политическую и юридическую составляющие борьбы».

Брошюра открывается введением, в котором о целях движения говорится подробнее:

«Трибуналы, тюрьмы, больницы, психиатрические лечебницы, трудовое здравоохранение, университеты, институты прессы и информации: через все эти изобретения дает о себе знать угнетение, прячущееся под разными масками, но исторически всегда являющееся угнетением политическим. Эксплуатируемый класс умеет распознавать угнетение и сопротивляется ему, но он вынужден терпеть его. Теперь оно стало невыносимым для новых социальных слоев — интеллектуалов, инженеров, юристов, врачей, журналистов. Те, кто призван нести правосудие, здоровье, знания, информацию, чувствуют, что угнетение со стороны политической власти распространилось на их сферу деятельности. Это новое ощущение недопустимости позволяет открыто включиться в борьбу, которую издавна ведет пролетариат. Слившись, эти два протеста вызывают к жизни методы, которые были в арсенале пролетариата в XIX веке: в первую очередь, расследования условий жизни рабочих, проводившиеся самими рабочими. Такова роль расследований недопустимого, к которым мы приступаем.

Страница