Людовик XI - читать онлайн книгу. Автор: Жак Эрс cтр.№ 25

Без всякого сомнения, считать он умел. Он не был и не хотел казаться «великолепным», щедрым и беззаботным, тогда как другие снискивали славу, напропалую тратя деньги. Мотовство было ему омерзительно, и он не выносил того, чтобы его дурачили. Зимой 1478/79 года господину де Тайбуру поручили нанять «сведущего и честного человека», чтобы точно оценить расходы на ремонтные работы в церкви Святого Евтропия в Сете. Смета, представленная королю ее настоятелем, его не устроила, и он вовсе не собирался принять ее безоговорочно: «Я не знаю, честно ли он ее составил, хочет ли меня обмануть или заблуждается сам, ибо он разделил труды между мастерами-каменщиками, находящимися в оном месте, а как вы знаете, рабочие разделяют их к своей выгоде, дабы заработать как можно больше, особливо когда имеют дело с людьми, каковых считают богатыми, как меня». В королевских письмах есть немало примеров его навязчивой боязни оказаться обманутым.

Однако такая осторожность вовсе не была признаком постыдной скупости и не вызывала насмешек. Репутация скряги родилась, как водится, благодаря людям, которые его ненавидели, бесчестным и злобным. Они цеплялись ко всему, лишь бы представить его в виде, не приличествующим государю столь богатого королевства, тогда как принцы, которых как раз и имели в виду мемуаристы и сатирические поэты, умели блеснуть роскошью, постоянно щеголяя в дорогих тканях и ценных мехах. Надо признать, что писатели, как и придворные художники, часто обращались к вымышленным образам, идя на поводу у придворных, старавшихся блистать и привлекать к себе внимание, не говоря уже о поставщиках двора, галантерейщиках и суконщиках, законодателях новых мод, стремившихся их утвердить.

Категоричный образ бедно и безвкусно одетого короля необходимо подправить, придав ему глубину, — впрочем, как и все образы, навязанные длительной традицией. Тем более что, возникнув еще при жизни Людовика XI, он позднее был растиражирован многими авторами XIX века, которые выделяли его темные черты, поставив свое перо на службу четкой политической цели. Короля нужно было представить борцом с привилегиями. Такой взгляд на Историю, изложенный в учебниках, превозносил добродетели умеренного, «буржуазного» общества в противовес безответственному, полупреступному легкомыслию старорежимных аристократов, которые только и умели, что пировать и тратить деньги. Король Людовик XI предстал человеком, который прежде всего правил страной, не тратя ни времени, ни денег на пустяки; человеком уравновешенным, расчетливым, а не беззаботным; одевающимся на манер богатых купцов и ремесленников — движущей силы страны, символа прогресса.

Поставить на этом точку значит оставить без внимания множество обстоятельств и подогнать следствие под заранее принятую версию. Для человека, стоящего у власти, манера одеваться, выбор фасонов, материалов и цветов, интерес к украшениям и драгоценностям в те времена (да и, наверное, в любые другие) не были делом личного вкуса или причудой. Парадные одежды соответствовали моде и меняющейся обстановке. Нам плохо известны причины изменения этой моды, смены тенденций, нам трудно следить за ее перевоплощениями, особенно в относительно далекие времена. Но так было всегда. В городе одевались иначе, чем при дворе, если только не стремились рабски ему подражать. Вчера нравилось одно, сегодня — другое. В 1400-е годы гамма оттенков красного цвета, долгое время бывшая в чести, уступила свое место синим — неизвестно как и почему. В ту же эпоху — эпоху Карла VII — мужчины и женщины, резко порвав с привычками прошлого, стали носить при дворе гораздо более короткие одежды ярких цветов, зачастую из двух разноцветных половин, и обуваться в остроносые туфли. Это продлилось менее полувека, и при дворе и среди князей утвердилась совершенно иная мода. Во времена Людовика XI была уже не принята экстравагантность. Мужчины не носили ярких цветов и богатых украшений. Это наводит на мысль о том, что король, в общем-то, одевался, как все государи его времени.

Кроме того, позволительно ли нам делать безапелляционные выводы на основании нескольких картинок? Не легкомысленно ли сравнивать портрет государя — заказной портрет, который должен вызывать восхищение подданных и сохраниться для потомства, — с вымышленными образами, анекдотическими сценами, где персонажи застигнуты в совершенно иных обстоятельствах? Неужели мы и вправду думаем, что художники, изобразившие труды и развлечения каждого месяца или сцены охоты, пиров и княжеских забав, скрупулезно отображали реальность, как нынешние фотографы? Эти сцены, на которые мы (за неимением лучшего) охотно ссылаемся, не являются «документами», как нас уверяют, это «произведения», плоды художественного творчества. Им нельзя противопоставить портрет короля или принца, или его надгробие. А Людовик XI, написанный Фуке, в плотном робе с пышными рукавами — явно удобном, незаурядном ни по покрою, ни по своему виду, — не выглядит жалким по сравнению с Карлом Смелым, написанным в той же позе и таких же одеждах Рогиром ван дер Вейденом, и не скромнее множества других особ, изображенных на портретах, — Филиппа Доброго, короля Рене и обоих английских королей, ведших Войну Алой и Белой розы, — Генриха VI и Эдуарда IV.

Людовик XI скромен, нетребователен в своих запросах? Документы говорят совсем о другом! Будучи дофином, он просил все больше и больше денег для своего двора и свиты дофины, и не только на ведение войны и подарки своим сторонникам. На самом деле он жил на широкую ногу. Требуя от отца все больших щедрот, он ссылался лишь на необходимость содержать свой двор и поддерживать статус королевского сына. Ничто не говорит о том, что он был излишне скромен. Редкий принц тогда так поднаторел в искусстве пускать пыль в глаза, как он. Когда он находился в Лангедоке, в частности в Альби и Тулузе, его не видели ни бедно одетым, ни лишенным украшений, напротив, его окружал богатый церемониал: куча королевских лилий, меха и красивые уборы, великолепная сбруя для лошадей. Во время торжественных «въездов», расписанных, как по нотам, он велел принимать себя с большой помпой, заставлял осыпать почестями. Несколько разрозненных счетов дают нам неполные сведения, но всё же они свидетельствуют о его твердом намерении показать себя толпе в полном блеске. В июле 1439 года он велел отсчитать семьсот семь ливров — неплохая сумма! — флорентийскому купцу, торговавшему в Лангедоке, за куньи и собольи шкурки, пошедшие на изготовление трех шуб и на подбивку двух златотканых мантий; он заказал еще две мантии, одну из алого бархата, а другую — из черного. Королевский сын не мог одеваться иначе.

Когда он еще был дофином, но находился в Дофине, вдали от двора и Королевского совета, денег ему хватало. Во всяком случае, их было достаточно, чтобы содержать двор, достойный суверенного государя. Его постельничий выплачивал жалованье ста одиннадцати слугам, в том числе сорока конюшим, кравчим и стольникам, одиннадцати членам ближнего круга, находившимся в личном услужении — оруженосцам, трубачам, герольдам, даже дрессировщику леопарда; пятидесяти двум лучникам, арбалетчикам и пушкарям, восьми сокольничим. И это не считая свиты Шарлотты Савойской, ее чиновников и слуг всех рангов, духовника, домового священника, дворецкого, хранителя драгоценностей, лакеев, конюха, «ведшего ее парадную кобылу», и «гувернантку», которые в целом получили в 1451 году около четырех тысяч экю драгоценностями, бриллиантами, купленными в Женеве или в Пюи-де-Дом, и дорогими лошадьми. Матери дофины подарили дорогой золотой браслет, а ее брату Филиппу — ценную кобылу.