Крио - читать онлайн книгу. Автор: Марина Москвина cтр.№ 95

После училища устроился в Народном театре декоратором, рисовал открытки для Сытина, писал картины про Садко и былинных богатырей. Но сердце его рвалось в родные Каштаны, в Крым, на родину.

Тут-то и разразилась революция. Четвергов был захвачен вихрем перемен, какие горизонты открылись для его темперамента! Друзья художники встревожились: у кого-то запели за спиной крылья, кто-то стал собираться за границу. Его приятель, поэт Василиск, подвел Петю к странной компании: один – здоровущий, с набриолиненной челкой, одетый в полосатую кофту; второй – в пенсне, с бабочкой и в котелке, поразил его коником, нарисованным на щеке; третий – в бархатной куртке свободной с огромными пуговицами, кудрявый богатырь.

– Смотрите, ребята, кого я вам привел – это Четвергов, художник, сам из Крыма, – представил Петра Василиск.

Курчавый первым протянул ему ладонь и сказал:

– А я – поэт Каменский, с Каменки, с Урала! Вася меня зовут! А ты, значит, будешь с Крыма – Крымский.

Всю ночь просидел с ними Петр, слушая Каменского и его друзей Владимира Маяковского и Давида Бурлюка. Золотыми зернами западало в Четвергова каждое произнесенное ими слово, прорастало, жгло грудную клетку. Да, именно так он и думал: мы – пролетарии искусства! И требуем передачу материальных средств искусства – театров, выставочных помещений, художественных школ – в руки самих мастеров искусства для равноправного пользования всего народа! Разумеется, всеобщее художественное образование – ибо мы верим, что основы грядущего свободного искусства могут выйти только из недр демократической России!

И уже вместе они закричали, пугая запоздалых посетителей кафе:

– Да здравствует Третья Революция духа!

– А почему третья? – спросил Петр у Василия Каменского.

– Потому что первая была французская, вторая – ленинская, а наша – следующая!

Под утро Петр вышел из «Питтореска», будучи Петром Четверговым-Крымским, с готовым эскизом плаката, который он должен был нарисовать для выступления их группы. Та называлась звонко и поэтично: «Летучая федерация футуристов».

Когда же прозвучал призыв Наркомпроса «Все на создание школ искусств!», он вместе с Самошей Адливанкиным первым явился к Татлину и испросил у Владимира Евграфовича право поехать в Крым, поднимать там искусство. Необходимые документы были получены, и вот с мандатом за подписью самого Луначарского Петр прибыл в Симферополь в распоряжение Макара Стожарова.

Художнику Четвергову дали от горкома светелку в бывшей гостинице «Савой». А для мастерских отвели училище благородных девиц на Екатеринославской, огромный трехэтажный дом, – бери, Петр Иванович, не тушуйся, работай, твори, учи, собирай народ, искусство теперь для всех и каждого!

На рассвете к нему заявился Макар, бурлящий идеями насчет первомайского праздника – мысли так и лучились из его рыжей головы, создавая золотой ореол, или это восход солнца озарил его, когда он распахнул дверь и шагнул в комнату Петра.

– Вот, Петр, слушай! Взорвем Симферополь первомайскими плакатами и лозунгами! Флаги трепещут над заборами и крышами, летают шары с транспарантами, аэростаты и парашютисты!.. Чтоб радость хлестала через край!.. Вот наша первоочередная задача! Знаешь, что главное в этой жизни?

– Знаю! – сказал Четвергов. – Это и-ис-скусство!

– Искусство вторично, – серьезно заметил Макар, прошедший полный курс образования в тюремном «университете» московской Таганки и вологодской ссылки. – Искусство – это, брат, надстройка, читать надо Карла Маркса! А всему базис – это радость! Понятно? Радость и свобода! А мы с тобой, Петр, знаешь кто? Мы – души, ищущие освобождения!

– Ну, вы, Макар Макарыч, залепили! – ухмылялся Четвергов. – Ну, вы б-б-будетлянин!!!

Через пару часов на столе, на полу, на диване, везде были разбросаны листки с эскизами праздничного оформления Симферополя. На одном листе рубленым шрифтом написано: «Песни красные пой – рвись на радостный бой и борись под пророческим знаменем». И картина: всадник на огненном коне, женщины в красных косынках с косами, стога, снопы, колосья, а из-за домишек подымается исполинское багряное солнце. На другом – красноармеец в шинели и папахе с алым околышем расшибает богатырским мечом угрюмый квадратный камень с надписью «капитализм». Над ним тоже развевается червонное знамя и начертано прямо на кумаче: «Никогда не отбивайся, а всегда сам бей!»

– Вот это по-нашему! – выкрикнул Стожаров, разглядывая эскизы. – Именно так и надо! «Песни красные пой – рвись на радостный бой!» Именно так, Петр, именно так! Хорошо нарисовал, мощно, выразительно. Вот и этот рабочий мне нравится, с синим молотом, в красной рубахе, а над головой – шестеренка, как нимб. Ну и фантазия у тебя, Петя. Гений, сущий гений, стервец!

Макар схватил Петра своими худыми руками и прижал к груди – так ему понравились эскизы.

– Нарисуй еще рабочего на заводе, коммуниста на фабрике, женщину у станка. И напиши так: «Будем работать на благо всего мира!» И еще лозунг длиной десять метров натянем через всю улицу: «Да здравствует революционный союз рабочих и крестьян!» – Макар ходил из угла в угол, размахивал руками, иногда вдруг поднимал голову и пялился в потолок, где перед его мысленным взором вспыхивали картины и зажигались слова – «Над миром наше знамя рдеет и несет клич борьбы» – а, Петя, подойдет?

К вечеру эскизы были готовы. Четвергов даже нарисовал трибуну, где будут стоять Макар со товарищи. Трибуна была в виде скошенного ромба, с одним острым крылом, как у чайки, позади верхней площадки – полукруг пурпурного солнца с тремя лучами, а спереди – звезда, серп и молот.

– Н-надо, чтоб смелость была, одна только смелость! И чтоб ни одной лишней линии! – восклицал Петр. – А линия, Макар Макарыч, запомни: линия не должна быть вялая, как нитка!!!

Свернув рисунки в трубку, Макар выбежал из комнатки художника Четвергова, чтобы успеть сообщить управделами, сколько понадобится ткани, красок и досок с гвоздями для строительства трибун.

Над городом садилось огромное багровое солнце, лучи его торчали в разные стороны, как окровавленные штыки. Стожаров быстро шагал по опустевшему гулкому бульвару, отбрасывая длинную тонкую, угловатую тень. В его кулаке, словно шашка, были зажаты рисунки Четвергова-Крымского, быстрые почеркушки, легкие бумажные эскизы оформления первомайского праздника.

Когда солнце завалилось за холмы, по всему городу покатился кучерявой волной терпкий запах крымской сосны. Макар открыл окно, свесился в сад и глубоко вдохнул чистый вечерний воздух нового ощущения, которое неумолимо идет сюда, завтра же придет и принесет мир, счастье, равенство, братство, мать вашу!

– Пролетарии и крестьяне Крыма, мать вашу японскую, все под знамена Ленина, все как один на праздник Первого мая! – закричал он в бездну бархатной крымской ночи и щелчком отправил в ясное черное небо горящую папиросу, как сверхновую звезду.

Май пришел в Крым, подул теплый ветер степной, и сразу вся долина реки Салгир покрылась яркой травой, зацвела «шайтанова ягода» – кизил и нежная мушмула, на косогорах вспыхнули огоньками, а где-то зелеными пожарами, поросли дубков.