Крио - читать онлайн книгу. Автор: Марина Москвина cтр.№ 79

Макар созвал штаб военного комиссариата Бутырского района. Квесис, Панечка, Ляля Синенькая и другие товарищи собрались вокруг сундука, в котором покоились образа. Отдельные доски были совсем темные, без окладов, но в рамах, тяжелые, из могучего древнего дерева.

– Вот она, религия, вся здесь, в полной красе, – сказал Макар. – Чтобы сохранить жизненное тепло и не губить вековые деревья, предлагаю использовать добро для обогрева помещения.

– Ни в коем случае! – воскликнул Квесис. – Давайте выволочем сундук на двор и сожжем прилюдно. Это будет полезнее любого агитконцерта. Берите по иконе – и в парк.

Поддавшись вольтерьянскому порыву, взяли по иконе и сплоченно, всем комиссариатом, вышли из дома. Идут они чередой, каждый держит перед собой икону, похоже – Крестный ход, несут большевики древние доски на заклание, на революционный костер: впереди Юлиус вышагивает с чудотворным ликом, прославленным исцелениями и чудесами, а также легендарными победами русских войск на полях сражений, написанным еще евангелистом Лукой на доске стола, за которым обедали праведный Иосиф, Иисус Христос и его Пречистая Матерь, за ним – Панечка с Иоанном Златоустом, следом Галя Синенькая с великомучеником Пантелеймоном, и замыкает шествие Макар с темным образом, черным, как ночь, но сквозь копоть проглядывают три смутные фигуры.

Костер помог развести плотный дядька в меховой шапке, которую он лихо заламывал набекрень, чтобы все видели, во-первых, какой он дошлый малый, а во-вторых, какие у него дремучие бакенбарды.

Пока разжигали костер, из сумерек парка потянулись на огонек озябшие прохожие, баба с пустым ведром, замотанная до бровей в цветастый платок, тщедушный солдатик в голубых французских обмотках и больших бутсах, бродяга неопределенного возраста, двое чумазых ребятишек-беспризорников, неприкаянные и безымянные души в сумраке и безмолвии замерли, освещенные отблеском костра.

В теплину, сложенную из веток, Юлиус бросил пару головешек, Макар дождался огня, размахнулся, хотел кинуть темную доску, но вдруг одумался и аккуратно положил ее на костер. Огонь лизнул раму иконы, обнял со всех сторон, накалил дерево, оно заалело, треснуло. Но, странное дело, доска вдруг прояснилась, будто черная пелена спала с нее, и на ней ясно выступили три худые фигуры, напоминавшие колокольни с куполами. Трое святых проявились на черной доске, обозначились багрово-красным, и всем почудилось, что не от костра идет свет, а от них самих и от золотых нимбов над «куполами».

Нищий перекрестился, баба закрыла ладонью рот, оттолкнула мальчишек от костра.

– Иоанн, – прошептала Панечка.

– Антоний, – растерянно сказал Макар.

– Евстафий, – воскликнул Юлиус. – Виленские мученики, тащи их обратно!

Макар схватил головешку, разбросал костер, скинул образ с костровища.

– Ты что, знаешь их, из твоих краев? – спросил Макар, уставившись белыми зрачками на товарища.

– Так ты их тоже узнал! – отозвался Юлиус. – Вон как среднего назвал – Антоний. И Пелагея, вижу, когда-то встречала Иоанна. Из наших они, – весомо произнес Юлиус, – из большевиков, раз мы их признали.

– Аутодафе отменяется, – объявил Стожаров. – Отнесем в Третьяковскую галерею, там разберутся. Если надо, сожгут, а не надо – спрячут, или наоборот. Наше дело сдать найденное добро под опись.

С этими словами они снова, друг за другом, с иконами в руках, торжественно удалились на виллу «Черный лебедь». Там вдруг стало как-то теплее, а от иконы трех Виленских Великомучеников – как-то светлее, но, может, им только показалось. Однако на душе у них явно было светло, покойно, что у них теперь есть заступники, красные Иоанн, Антоний и Евстафий, а по-простому – Иван, Антон и Стахей.

– Хочешь, я открою тебе старинный рецепт преодоления смерти? – говорила Стеша. – Вспомнить всё. Это позволяет памяти проходить сквозь миры по траекториям, похожим на посмертное блуждание души сквозь перегородки любой плотности, будь то слой пепла или водяная стена, прочный занавес неописуемого или огненная стихия. Скажем, такие происшествия, как папа с мамой вздумали спалить образа, найденные в сундуке у Рябушинского, да ничего у них не вышло: тут чувствуется живая реальность, которая тает в воздухе, рассеивается, утрачивает смысл. И мое мучительное бдение, – говорила она, – когда я честно вспоминаю всех, до кого только в силах дотянуться, возможно, дает ушедшим что-то вроде отсрочки перед окончательным погружением во тьму.

Время и Память – вот две вещи, которые Стеша силилась раскусить, годами роясь в архивах, одни названия которых и адреса по сей день приводят меня в смятение:

(Так и вижу мать мою, блуждающую в этих лабиринтах Минотавра, как говорила о себе Стеша, слегка перефразируя поэта Надсона:

Ой, мама, мама моя …ЦГАОР СССР. Коллекция нелегальных изданий инв. № 8333 (листовки и т. д.). И шифры, шифры, по которым она отыскивала золотоносные жилы дерзновенных речей Стожарова на многочисленных съездах, пленумах и партконференциях.

Однажды и я решилась позвонить в ЦГАОР, ныне именуемый ГАРФ: так, мол, и так – пишу исторический роман, разыскиваю материалы про моего деда, Бориса Таранду (биография Макара, благодаря Стеше, а также письмам и дневникам Стожарова, известна до минуты), чем Б.Ф. Таранда занимался конкретно с двадцать шестого по тридцать четвертый год, хочу понять – служил ли он в Англии, Европе и в Штатах бесхитростным работником торгпредства, или его задача простиралась дальше, и он выполнял какую-то деликатную миссию?

Каково же было мое удивление, когда в ответ я услышала:

– Зачем это вам? Просто выдумайте чего-нибудь, и ладно…

Так что Стешины изыскания, добытые из недр истпартов и партархивов, ее бесконечные заявки и скрупулезные ответы, утрамбованные в гигантские картонные папки, кажутся девятым подвигом Геракла, повергающим меня в благоговейный трепет. Особенно когда вытаскиваешь, не глядя, наугад, какую-нибудь страницу и читаешь: