Крио - читать онлайн книгу. Автор: Марина Москвина cтр.№ 118

После похорон матери Боря стал тяжелее, из Управления возвращался под хмельком, опять вспоминал Сибирь, говорил: Маруся, надо ехать отсюда, ехать куда-то, все равно куда, так перемрем все здесь, – глядя на вишневое дерево, сбросившее листья.

В августе 1927-го в Управление пришло письмо из Центра, где содержалась настоятельная просьба отправить Бориса Таранду в Москву в распоряжение Орграспредотдела ЦК ВКП(б).

Боря собрал чемоданчик, обнял жену, поцеловал Геру (как устроюсь – вызову, жди депешу), и в путь. Застучали опять железные тележки, легче стало от этого стука на душе Ботика, он смотрел в окно поезда, ладонью протирал запотевшее стекло, и сквозь сырую муть возвращалась в его душу какая-то лихость, ощущение вольности и вместе с ней полноты жизни.

Стеша родилась третьего июня 1923 года. Две недели Паня с Макаром придумывали ей имя – листали календари, вспоминали гордые имена героев мировой революции, потом отчаялись и решили устроить «совет в Филях», вместо крестин провернуть «октябрины».

На воскресенье пригласили гостей. Тут как раз очень кстати прибыла из деревни Марфа Демидовна, привезла для внучки деревянную качку, украшенную резьбой и разрисованную – дело рук протвинских плотников. А для родителей гостинец – пшено в наволочке и сушеные грибы.

Марфа собственноручно нажарила оладий с грибной подливкой на той же чугунной сковороде, которая у меня и сейчас в строю, бессменная и доподлинная, уж больно до революции делали нетленную хозяйственную утварь.

Стали подходить гости, курили у окна, заглядывали вниз в переулок – с четвертого этажа были видны площадь, Страстной монастырь, часть Тверского бульвара с памятником Пушкину, трамваи…

– Брат твой, Макар, идет – Ваня!

– Герц появился…

– Где?

– Да вон, на извозчике. Слезает…

Дмитрий Ильич вошел нарядный, в жилете, шелковом галстуке – с букетом лиловых ирисов.

– Из оранжереи Рейнбота, – сказал, вручая Панечке цветы; Горки до революции принадлежали Рейнботу, московскому градоначальнику.

Приехали Бубнов, Андрей Могильный, Стас Дольский, Карпухин, Василий Григорьевич Шумкин (Фу-фу), по-соседски заглянул на огонек будущий директор завода Иван Лихачев, с некоторых пор он тоже поселился в доме Нирнзее, – товарищи Макара по революционному подполью, бывшие политзаключенные, друзья по тюремному «университету», по вологодской ссылке…

Пока Паня пеленала и кормила дочку, Макар за столом держал речь. Он говорил, что вообще-то ждал сына, поскольку была у него идея назвать ребенка Макаром, «чтобы наш Макар Макарович Стожаров дожил до коммунизма».

За бутылочкой и оладьями с грибной подливкой стали предлагать имена. Фу-фу с грохотом отодвинул стул и поднял руку, призывая к вниманию:

– Пусть ее имя будет новым именем, революционным! Предлагаю назвать ребенка… Марсельеза! А? Как звучит!

– Слыхал я, – осторожно произнес Иван Стожаров, – сослуживец мой, бухгалтер, назвал свою дочь Донэра – «дочь новой эры»! А что? Мне нравится! Кто за?

Паня, вернувшись к столу, вроде бы обрадовалась этому имени, но потом попросила еще подумать, повыбирать.

Гости зашумели и начали выкрикивать имена.

– Баррикада!

– Милиция!

– Гидростанция!..

Макар предложил:

– Авиация! – Он бредил самолетостроением.

Андрей Могильный думал-думал и придумал:

– Даздраперма!

– Это еще что? – удивилась Паня.

– Да здравствует Первое мая! – гордо объяснил Андрей.

– Ну, Даздраперма – немного замысловато, – загрустила Паня.

– Давайте назовем Тролебузина! – поддал пару Ваня и расшифровал: – Троцкий, Ленин, Бухарин, Зиновьев…

Иван из всех братьев Стожаровых – самый смирный и даже застенчивый в сравнении с народовольцем Вавилой и большевиком Макаром. Ванечка – средний, улыбчивый, кроткий. На словах-то он тоже рассуждал про царя, про забастовки и стачки, но сам в пекло не лез.

– Вот уж нет! – отрезал Макар. – Ты, Ванька, всегда отличался политической близорукостью. Ленина надо первым ставить…

Все смолкли. Застучали вилками. Задумались. Вдруг Бубнов («химик Яков») глубокомысленно изрек:

– Гертруда!

– Какая Гертруда, к едрене фене, – дружелюбно огрызнулся Макар, – мы ж с Пелагеей тебе не Карл Либкнехт и Роза Люксембург, мать твою!

– Эх, ты Макар, Макар, темнота, не понял смысла. Гертруда – это значит Герой Труда!

– Что ж вы девке имена-то придумываете корявые, никто замуж ее с таким именем не возьмет, – возроптала сидевшая в сторонке на сундуке и хранившая до поры безмолвие Марфа. – Назовем дитя Стешкой, Степанидой. Так мою тетку звали, ой, красавица была, самая видная баба у нас в деревне.

– Верно! – поддержал бабусю Дмитрий Ильич и поднял до краев наполненный граненый стаканчик. – Назовем Степанидой – светлой памяти… Степана Разина! Первого революционера и борца с царизмом. Давайте выпьем за славного Степана Разина и за твою дочь, Макар Стожаров!

Вскоре Марфа без спросу окрестила внучку в ближайшем Страстном монастыре. Хотя монашеские кельи занял Военный комиссариат, монастырь упразднили и густо заселили студентами Коммунистического университета трудящихся Востока, намоленные пространства захватил Центральный антирелигиозный музей Союза безбожников СССР, однако ушлая Марфа разузнала, что где-то в монастырских катакомбах, неведомых обновленцам, прячется пара сотен служительниц культа с чудотворными реликвиями.

Она станет к ним наведываться, научит Стешу молиться, причащаться Христовых таинств, красить яйца луковой кожурой, ликовать по случаю Пасхи, ждать пасхального кулича, брызгаться святой водой.

Дальше – больше. На просторных Гнездниковских антресолях они со Стешей укроют разыскиваемого чекистами протоиерея Афанасия. Будут потчевать его пшенной кашей, оладьями, подавать крепкий чай в стакане с подстаканником, покуда он, так никем и не замеченный, благополучно не укатит к родным в деревню Ромашково.

А по случаю октябрин был составлен исторический документ: