Азеф - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шубинский cтр.№ 57

И, судя по всему, как только деятельность Боевой организации возобновилась, член-распорядитель БО написал письмо Рачковскому — напоминая о себе.

Играть только за одну сторону он органически не мог.

Рачковский на письмо Азефа (точнее, на письма — их было несколько) не ответил.

Тому были причины. Рачковский имел уже более чем достаточно оснований не доверять Азефу. И он был занят.

Мы забыли об одном из второстепенных героев нашей книги, о Георгии Аполлоновиче Гапоне. После катастрофического завершения эпопеи «Джона Графтона» он провел в Сестрорецке неудачное собрание своей организации, на следующий день поссорился с Поссе и с разбитыми надеждами вернулся в Швейцарию.

Месяца полтора он тосковал, не зная, чем заняться. Ходил по кабакам, заставляя оркестр играть «Реве та стогне Днипр широкий». (Гапон был истинный малоросс и страстный почитатель творчества Шевченко.)

Наконец взошла заря свободы. Георгий Аполлонович устремился в Россию. Цель у него простая и на первом этапе вполне мирная: восстановить свой профсоюз «Собрание русских фабрично-заводских рабочих».

В ноябре, прибыв в столицу (причем точно не зная, распространяется ли на него амнистия), Гапон начинает переговоры с властями. Ведет он их при посредничестве своего хорошего знакомого, журналиста Матюшенского.

Гапон хотел не только восстановления «Собрания…», но и компенсации понесенных материальных потерь. Эти потери оценивались им в 30 тысяч рублей. Из них пять тысяч было арестовано на счетах, примерно столько же изъято в закрытых отделениях наличными, остальное — уплаченные вперед договоры аренды и т. п. Итоговая цифра была взята более или менее с потолка и явно завышена.

Матюшенскому было обещано, что открыть «Собрание…» и его районные отделения Гапону, так и быть, разрешат; деньги тоже решено было выдать — неофициально, из рук в руки. При этом Гапону было поставлено условие: он должен был уехать за границу и там агитировать против «насильственных способов действий» и за «присоединение к началам, возвещенным в Манифесте 17 октября».

Гапон эти условия принял. Видимо, надеялся опять перехитрить власти. Только если прежде его партнерами были простодушные служаки вроде Клейгельса или Фуллона, то теперь ему противостоял граф Витте — умнейший и опытнейший интриган, но притом и настоящий, глубокий политик. Не Гапону было переиграть его!

Итак, 21 ноября гапоновское «Собрание…» возобновляет работу. Причем — триумфально. В первые же дни в профсоюз записываются 20 тысяч человек. Гапон передает тысячу рублей, полученных от министра торговли и промышленности Тимирязева, своим товарищам (под видом своего вклада из личных сбережений) и уезжает в Европу.

Первые недели все идет блестяще. Районные отделения открываются одно за другим. Но…

Роковой ошибкой Гапона стало то, что он не открыл правды даже своим ближайшим соратникам, всецело положившись на Матюшенского. Последний по частям получал от Тимирязева деньги и передавал их в правление «Собрания…», выдавая за пожертвования некоего бакинского купца. Увы, честности Матюшенского хватило на первые шесть тысяч рублей…

Тем временем неожиданный поворот Гапона, недавнего радикала, участника «графтоновского» проекта, в сторону умеренности вызвал в эмиграции волну негодования. Гапону приходилось объясняться по поводу каждого данного им интервью — и эти объяснения были тем болезненнее, что он не владел ни французским, ни немецким языками и всецело зависел от добросовестности и аккуратности журналистов. Если прежде «компромат» на вождя 9 января собирали в основном правые газеты, то теперь уже либеральная и левая пресса взволнованно передавала новости о том, что вождь пролетариев был замечен в Монте-Карло за игрой в рулетку.

И тут Гапон получает телеграмму о разладе в рядах своих приверженцев. Гапона срочно просят вернуться в Петербург. И он действительно приезжает (уже к 24 декабря) и поселяется со своей гражданской женой Александрой Уздалевой и новорожденным сыном на даче в Финляндии. Оттуда он регулярно наезжает в столицу.

Эмиссары Гапона сумели отыскать пустившегося в бега Матюшенского и вернуть краденое. Но Гапону, наконец, пришлось раскрыть происхождение денег товарищам. В результате отношения между гапоновцами, и без того накалившиеся, запутались еще больше. А главная беда заключалась в том, что властям после подавления Московского восстания гапоновская контрпропаганда была уже не нужна. То, что пытались предотвратить, уже случилось и пережито. А если так — зачем поддерживать опасную организацию во главе с непредсказуемым расстригой?

В результате сложилась парадоксальная ситуация: деньги-то у Гапона были, а действовать он не мог. Отделы открыты, помещения арендованы. Но никакой деятельности, кроме выплаты пособий по безработице, вести не позволяют. Запрещены открытые собрания, лекции, даже музыкальные вечера.

В переговорах Гапона и Матюшенского с властями участвовал Иван Федорович Манусевич-Мануйлов — чиновник и журналист с грязновато-авантюрной биографией, тот самый, который возглавлял контрразведывательные операции в 1904 году в Европе. Мануйлов объяснил Гапону, что против восстановления «Собрания…» возражает Дурново, и рекомендовал встретиться с «очень полезным человеком» — Петром Ивановичем Рачковским.

Рачковский предложил написать письмо министру. Гапон написал. Написал очень эффектно, талантливо — Гапон вообще хорошо владел пером и, хотя в партийных программах он ориентировался неважно, был мастером политической демагогии. Но на Дурново эта демагогия не подействовала. Дочитав до слов: «…Если для меня и для моих верных товарищей особа государя была и есть священна, то благо русского народа для нас дороже всего» — он отбросил письмо. Витте, с которым Гапон как будто обо всем договорился, теперь отзывался о нем непечатно. Письмо не помогло «Собранию…». Но если бы Рачковскому или Мануйлову вздумалось отдать его в печать — оно привело бы к «гражданской смерти» Гапона в глазах передовой общественности, которая и без того относилась к вождю 9 января с каждым днем все хуже и хуже.

Гапон попал на крючок. Собственно, именно этого Рачковский и добивался.

Через несколько дней вице-директор Департамента полиции снова приглашает профсоюзного вождя в ресторан, и в дорогой, хороший — в «Кафе де Пари». На сей раз в беседе участвует и Герасимов. Последний — по приказу Дурново. Рачковский понимает это и старается продемонстрировать свои успехи: прямо берет быка за рога и предлагает Гапону «доказать свою благонамеренность».

То есть — рассказать все, что тот знает о революционном подполье.

Что делает Гапон? Кое-что рассказывает. Но как…

«Он рассказывал заметно охотно, хвастливо преувеличивая и стремясь вызвать у меня убеждение, что он все знает, все может, что все двери перед ним открыты. Мне скоро стало ясно, что он если даже и видел немало, то плохо ориентировался и неправильно понял многое. В сущности, люди, о которых он говорил, были ему чужды. Он не понимал их поступков и мотивов, которые ими руководят… Особенно он распространялся на тему о том, имеют ли они много или мало денег, хорошо или плохо они живут, — и глаза его блестели, когда он рассказывал о людях с деньгами и комфортом» ^[180].