Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щеглов cтр.№ 177

Да, именно по жестокости судили о преданности идеалам. Сострадание расценивалось как предательство. Жестокость превращали в символ и главный признак геройства.

Гражданская война в Испании стала преддверием европейского ада, созданного через несколько лет Гитлером. В ней были опробованы, в том числе и идеологически, почти все методы насилия, получившие развитие в центральной бойне XX века Второй мировой войне. Вот почему дальновидный Хемингуэй и не менее дальновидный Эренбург всяческими средствами клеймили испанскую жестокость, этот отвратительный испанский сапог, который, сдавив Европу, принес с собой народам неизмеримые страдания. Да, по ночам голодные собаки во всей Испании грызли трупы. Безоблачное небо затянули кровавые тучи.

А я и сейчас, думая о минувшем, твержу вслед пушкинскому Герцогу уже стареющим дребезжащим голосом:

— Ужасный век, ужасные сердца!

Пушкинская пророческая реплика, очевидно, годится на все времена. Вчера два захваченных террористами американских самолета разрушили два небоскреба-близнеца Всемирного торгового центра. Под развалинами погибло неисчислимое количество ни в чем не повинных людей.

Пророчество

Между тем Ицик Фефер освещает события под совершенно иным углом зрения, чем Лозовский. Его показания легко использовать и против Эренбурга, и против Лозовского.

— Но когда я во время следствия стал подытоживать работу Комитета, все важнейшие участки этой работы, все ее пункты, такие, как докладные записки в ЦК, как «Черная книга», две записки по поводу отрицательного отношения к евреям, посылка материалов за границу, в основном о героях-евреях на фронте и в тылу, и когда я суммировал все это, то понял, что вся эта деятельность и является основанием для обвинения Комитета в национализме, а поскольку Лозовский был в курсе дел Комитета, я назвал Лозовского националистом.

Так Фефер итожил навязанный рюминцами обвинительный материал. Фамилии Эренбурга будто бы нет, формально нет, но «синоним» есть — книга! И идет она на втором месте после «преступных» записок в ЦК. Сквозь «Черную книгу» всегда просвечивала личность Эренбурга, ее создателя. Подкорректируйте немного извлечения из текстов, произнесенных на процессе подсудимыми, и вы получите фундаментальное по советским понятиям обвинительное заключение, вполне достаточное, чтобы осудить писателя на смерть. Фамилия Эренбурга вскоре появляется по линии Наркоминдела и нашего посольства в Америке, наряду с фамилиями Маркиша, Михоэлса и других. Правда, новым дознавателям, которые дышали в затылок Комарову, немного отсюда удалось бы высосать.

В показаниях Лозовского есть абсолютно пророческий пассаж, который поддается истолкованию и выглядит как скрытая защита Эренбурга. Ярый пособник Сталина и Щербакова академик Георгий Александров, содержавший, как мы помним, частный притон, по мнению Лозовского, человек «нечистоплотный».

— Я нахожусь сорок месяцев в тюрьме, — говорил Соломон Абрамович, обращаясь к Чепцову, — и не знаю, что делается на свете. Я не знаю, кем стал Александров за это время, но уверен, что рано или поздно он будет исключен из партии.

Александров в конце концов действительно был снят с должности министра культуры, отстранен от исполнения депутатских обязанностей и закончил дни заведующим сектором диалектического и исторического материализма Института философии и права АН Белорусской ССР. Вряд ли Лозовский забыл о статье Александрова в «Правде» под названием «Товарищ Эренбург упрощает». Это он, Александров, по приказу вождя украл у Эренбурга победу, попытавшись превратить писателя в человеконенавистника и поставить под сомнение все, что тот сделал за четыре с половиной года войны. Содержатель борделя, дружбан сталинских подголосков и любителей клубнички, которого даже неприхотливый Жданов считал зазорным использовать на ответственных партийных постах, являлся одним из закоренелых врагов Эренбурга, много потерпевшего от него, особенно после крушения Третьего рейха.

На почве голых фактов

Председательствующий Чепцов особо выделил вопрос о «Черной книге» и постарался грубо дожать Лозовского на этом поле. Разумеется, трактовка самого издания в репликах Лозовского не выходила за рамки партийных требований: «В нашей стране страдания от нашествия гитлеровцев переносили все народности…»

Лозовский считал, что книгу нужно издать только на английском языке. Советские люди могут обойтись без приведенных в ней сведений. Тем не менее он подчеркнул значение собранных Эренбургом материалов для Нюрнбергского процесса. «Черную книгу», напечатанную в США, доставили в Германию самолетом и раздали журналистам из разных стран мира. Лозовский старается оставаться объективным, упоминая о конфликтах между писателями и подчеркивая, что «это был вопрос не только книги, но и заработка». Русское издание Лозовский считает проектом Эренбурга, указывая, что он хотел напечатать материалы, считая английский вариант бесполезным для нашей страны.

Последний раз Лозовский упоминает об Эренбурге в конце допроса, и его речи в какой-то мере могли повлиять на читающего стенограмму Сталина:

— Что он (Фефер) оговаривал там много людей, это очевидно, и я знаю такие факты. Например, Самуил Маршак просил перевести его стихотворение, а в его изложении получается, что Маршак тоже запачкан. Фефер дал показания об Эренбурге, который никогда не занимался специфическими еврейскими делами, и получилось, что Эренбург тоже запачкан.

Иными словами, Лозовский даже в течение неправого суда, как ни поразительно, стремился оставаться на почве голых фактов, которые сужали обвинительные возможности дознавателей. Он уже не боялся ни близящейся смерти, ни зверских побоев. Ключевая фраза у Лозовского здесь — подтверждение, что Эренбург никогда не занимался специфическими еврейскими делами. Она пытается оторвать Эренбурга от ЕАК и, по сути, спасти его.

За рамками человеческой жизни

Главный врач Боткинской больницы Борис Абрамович Шимелиович в своих совершенно блестящих, если можно так выразиться в данном случае, показаниях вскрыл механику следственных действий шайки Абакумова-Рюмина, привел кошмарную статистику издевательств, которая едва ли сравнима с той, которую мы знаем из документальных материалов о работе гестапо. Чепцов, хотя и пытался заблокировать поток уникальных подробностей, но не сумел это сделать, потому что Шимелиович тесно увязывал факты между собой. В противоположность нормальной юридической практике Чепцов не зафиксировал особого мнения по поводу действий дознавателей, имея к тому все настоятельные основания. Таким образом, Чепцов несет ответственность не только за несправедливый и варварский приговор, но и за сокрытие методов, применяемых во время допросов на Лубянке. Он несет ответственность наряду с Абакумовым, Рюминым и Игнатьевым, и ему от этой ответственности не уйти и на Том Свете. Она выходит за рамки человеческой жизни.

К изданию «Черной книги» Шимелиович не имел отношения и фамилию Эренбурга приводит единственный раз в перечислении рядом с фамилиями других членов ЕАК.

Госконтролевский оттенок

В показаниях заместителя министра Госконтроля РСФСР Соломона Леонтьевича Брегмана речь об Эренбурге, Гроссмане и «Черной книге» заходит лишь однажды. Слова Брегмана обладают профессиональным и неприятным — госконтролевским — оттенком. Он считает, что «грызня» между Эренбургом и Гроссманом, а споры между ними имели место, объясняется исключительно материальными соображениями. Они, дескать, получали в виде гонорара десятки тысяч рублей. Брегман сообщает, что образованная для оценки «Черной книги» комиссия признала документы и очерки, подготовленные Эренбургом и Гроссманом, лучшими. Обвинение Эренбурга в меркантильности я встречаю впервые.