Двенадцать поэтов 1812 года - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Шеваров cтр.№ 22

В те минуты, когда Жуковский вместе с братьями Андреем и Паисием Кайсаровыми вступили вместе с армейскими колоннами через Арбатские ворота в Москву, митрополит Платон со слезами покидал Чудов монастырь — его упросили вернуться в Вифанию.

Все оставшиеся в городе священники вышли из своих храмов и кропили проходящие войска святой водой и благословляли Святым Крестом. Еще 28 июля архиепископ Августин обратился ко всем пастырям: «К вам убо во-первых обращаюсь, иереи Бога Вышняго! предстоя престолу Его, ныне наипаче умножите молитвы свои; ныне изливайте всю душу свою пред Господом; в вечер и заутра, в полунощи и в полудни вопийте к Нему, да оставит нам беззакония наша и грехов наших не помянет к тому; да милостив будет нам…» ^[94]

Обратился тогда преосвященный Августин и к пастве, и слова его, казалось, переливались сейчас в колокольный звон: «Что же будет с нами грешными, ежели вы, православный чада Церкви… не поддержите в молении рук наших собственным благочестием вашим и добродетелями? Дайте нам во укрепление камень вашей веры, воспламените моления наши огнем вашей к отечеству любви; излейте на жертвы наши елей человеколюбия и милосердия вашего к ближним; курение фимиамов наших растворите благоуханием собственной чистоты вашей и непорочности… Кадило наше будет мерзость пред Господом, ежели намерения и дела наши будут наполнены зловонием самолюбия, своекорыстия, тщеславия и гордости…» ^[95]

Где-то среди проходящих полков ехал на своей лошади Арапке девятнадцатилетний гвардии поручик Александр Чичерин. Кажется, еще недавно он с робостью посылал Жуковскому свои стихи и рисунки… Ночью, пристроившись у костра на биваке, Александр занесет в дневник свежие впечатления: «Когда мы шли через город, казалось, что я попал в другой мир. Всё вокруг было призрачным. Мне хотелось верить, что всё, что я вижу, — уныние, боязнь, растерянность жителей — только снится мне, что меня окружают только видения…» ^[96]

К солдатам и офицерам часто подбегали испуганные москвичи, чтобы узнать, куда движется вся эта военная армада. Отвечать на такие вопросы командование запретило, и ответом часто был тяжелый вздох ратника. Сергей Глинка свидетельствует: «Те, которые любопытствовали о переходе войска, получали в ответ: „Мы идем в обход“. Куда же? Этого никто бы не сказал и сказать бы не мог…» ^[97]

Между колонн проходящих войск пытался вклиниться обоз какого-то вельможи. Тяжело нагруженные телеги сопровождали угрюмые мужики, некоторые угрожающе помахивали новенькими топорами. Так бесцеремонно расчищали дорогу «кортежу» князя Николая Борисовича Юсупова.

Незадолго до полудня братья Кайсаровы и Жуковский оказались у стен Кремля, на набережной, и, пока движение войск застопорилось у Каменного моста, они поспешили в Успенский собор. В Кремле повсюду были следы эвакуации: солома, порванные мешки из рогожи, обрывки тряпья и веревок. Оказалось, что церковные святыни начали вывозить только накануне, и далеко не всему, что требовало укрытия от врага, хватило места на подводах.

В Успенском соборе догорали свечи воскресной литургии, которую успел отслужить преосвященный Августин. Очевидцы рассказывали, как плакал архиепископ, складывая после службы антиминс и вопрошая сослуживших ему: «Скоро ли снова Господь удостоит нас служить в этом храме?»

Несколько человек тихо молились на коленях перед иконой Владимирской Божией Матери (ее вывезут только в ночь на понедельник). Друзья тоже преклонили колена и, не глядя друг на друга, простояли так некоторое время, отрешенно молясь каждый о своем.

Генерал А. П. Ермолов вспоминал про тот день в Москве: «В редкой из церквей не было молящихся жертв, остающихся на произвол врагов бесчеловечных» ^[98].

Когда Жуковский очнулся от своих дум, то вдруг увидел, как от налетевшего, как вражья сила, сквозняка огни свечей на подсвечниках дружно затрепетали, пригнулись и — погасли! Но не успело сжаться сердце от этой картины, как обратный порыв ветра затеплил все свечи обратно. Жуковский тихо окликнул товарищей, показал им на свечи, но они пропустили мгновение явного знамения и только пожали плечами.

На обратном пути к набережной Жуковский пытался растолковать товарищам увиденное в соборе, на что Паисий усмехнулся: «Вечно тебе, Базиль, грезится что-то необыкновенное…»

Что будет с Москвой? Эта мысль не давала покоя и заглушала мысли о собственной будущности. Андрей предчувствовал, что старую Москву они видят в последний раз. Он не стал говорить об этом вслух, но в разговоре с Жуковским вспомнил свое потрясение от разграбленной французами Венеции. В 1805 году он путешествовал с Александром Тургеневым по Европе и уже тогда видел, какую «цивилизацию» несет на своих штыках наполеоновская армия. Из Венеции оккупанты увезли лучшие картины и статуи; с городской башни сняли квадригу бронзовых коней, ободрали корабль дожа, разбили все корабли венецианского флота…

Пока они были в соборе, армейские колонны окончательно смешались с потоками московских беженцев. Между артиллерийскими орудиями можно было увидеть коляски, брички и телеги. С повозок то и дело сползали сундуки и узлы. Испуганные слуги и служанки кричали и плакали, пытаясь спасти барское добро. Движение то и дело стопорилось.

Сумрачный Барклай де Толли верхом на лошади упрямо пробирался против этого течения, к Гостиному двору, где, как ему доложили, солдаты взялись грабить магазины.

…Дорожная пыль поднималась над улицами и казалась золотистой на фоне осенних садов и парков, прогретых солнцем, и церковных куполов. Даже после того, как войска и народ схлынули, марево этой золоченой пыли еще долго то стояло, то плыло над площадями и улицами.

В это живое пыльное марево, пахнущее то сладким ладаном и взбаламученным домашним уютом, то свежим навозом и сеном, и вошла Великая армия, сытая достигнутой целью.