В сердце Антарктики - читать онлайн книгу. Автор: Эрнст Шеклтон cтр.№ 93

Можно себе представить, что задача дежурного повара была не из легких. Его работа стала еще труднее, когда в ход пошло мясо лошадей. При варке мяса и крови получался превосходный бульон, а вываренные кусочки мяса опускались на дно котелка. Бульон был лучшей частью блюда, и получить вместо него порцию жесткого, волокнистого мяса, значило проиграть. Поэтому повару приходилось быть особенно осторожным. Бедный старый Чайнамен оказался особенно жестким и жилистым на вкус.

Выяснилось, что лучше всего было мясо загривка и огузка, а самые жилистые части – у ребер и ног. Впрочем, с собой мы взяли все мясо – и жесткое и мягкое. По дороге на юг, пока конины было много, мы на ходу сосали кусочки мороженого сырого мяса. Потом пришлось перейти на строгий паек. Порция мяса на день рубилась обычно на куски во время утреннего привала, и мешок с кусками подвешивался к задку саней, чтобы мясо оттаяло на солнце. Замороженное, оно резалось легче, чем наполовину оттаявшее, но наши ножи постепенно затупились, и их приходилось точить о специально захваченный по дороге камень. На обратном пути, когда для нас имела большое значение каждая унция веса, мы использовали в качестве точила один из геологических образцов (кусок песчаника). В воде мясо сначала сильно разбухало, но так как в свежем виде оно содержит около 60 % влаги, то в процессе варки сильно съеживалось. Поэтому мы могли класть в котелок меньше снега. Каждый раз убивая лошадь, мы сразу же пускали в ход ее мясо, чтобы сохранить за этот счет другую еду и поменьше таскать с собой бесполезный груз содержавшейся в нем воды.

Пеммикан и сухари, напротив, содержат очень мало влаги, и было выгодно сберечь их для последующих этапов продвижения на юг, когда нам, как мы предполагали, понадобится насколько возможно уменьшить вес груза. Мы оставляли мясо в каждом складе для обратного похода к побережью и всегда брали с собой возможно больше готовой пищи. Читатель поймет, что потеря Сокса, означавшая потерю стольких фунтов мяса, была для нас серьезным ударом. После этого нам пришлось оставлять на складах запасы, предназначенные для похода. Я не сомневаюсь, что если бы мы могли воспользоваться мясом Сокса, то прошли бы дальше на юг, может быть, даже до самого полюса. Хотя в этом случае мы вряд ли успели бы вернуться вовремя, прежде, чем судну пришлось бы отплыть из-за приближения зимы.

Когда мы питались мясом, нам все больше и больше хотелось поесть овощей или мучного. Вообще все виды пищи, которых мы были лишены, казались нам входившими в естественную потребность организма. Когда кончился сахар, мы мечтали о сладостях, а когда стало мало сухарей, мысли были заняты поджаристыми ковригами хлеба и другими хорошими вещами, которые выставляют в витринах булочных. В последние недели пути на юг и во время долгого обратного похода, когда наш паек сократился до 340 грамм в день на человека, мы почти ни о чем не думали, кроме еды. Великолепие гор, высоко громоздившихся по обеим сторонам пути, величие гигантского ледника, вверх по которому мы продвигались с такими муками, мало затрагивали наши чувства. Человек, когда он голоден и испытывает недостаток пищи, быстро становится очень примитивным, а мы узнали, что значит быть отчаянно голодными,

Я иногда думал, испытывают ли люди, страдающие от голода в больших цивилизованных городах, нечто подобное тому, что испытывали мы, и пришел к выводу, что – нет: нас не остановили бы никакие преграды закона, если бы мы могли добыть какую-нибудь пищу. Человек, умирающий от голода в городе, ослаблен, лишен надежды и инициативы, мы же были полны энергии и настойчивы. До 9 января голод еще усиливался от сознания, что мы все время удаляемся от продуктовых складов.

Полюсный отряд на борту «Нимрода». Слева направо: Уайлд, Шеклтон, Маршалл, Адамс

Мы не могли шутить по поводу пищи, как это делают иногда люди, голодные в обычном смысле этого слова. Мы думали о еде почти непрерывно; на обратном пути говорили о ней, но всегда самым серьезным образом. Мы планировали грандиозные пиры, когда вернемся на судно, а затем в цивилизованный мир. По пути на юг мы не испытывали настоящего голода, пока не попали на большой ледник, да и тогда были слишком заняты тяжелым и опасным продвижением по неровному с трещинами льду, чтобы много разговаривать. Приходилось идти на некотором расстоянии друг от друга на случай, если бы кто-нибудь упал в трещину. Кроме того, на плоскогорье наши лица постоянно были покрыты льдом, и резкий ветер, дувший с юга, делал всякий разговор, кроме самого необходимого, невозможным. Это были молчаливые дни, и мы лишь изредка обменивались короткими репликами. Но на обратном пути, когда мы спустились с ледника и шли через Барьер, мы много говорили о еде. Ветер дул в спину, тащить сани было не так тяжело. Трещин уже нечего было опасаться, так что мы шли рядом. Мы вставали в пять часов утра, чтобы отправиться в путь в семь часов. Съев скудный завтрак, который, казалось, только усиливал голод, начинали дневной переход, и на ходу по очереди описывали, что будем есть в те хорошие времена, которые скоро наступят. Каждый из нас собирался дать обед остальным, а кроме того, каждый год должен устраиваться юбилейный обед. И на этих обедах мы сможем есть, есть, есть… Ни один французский кулинар не посвящал столько мыслей изобретению новых блюд, как это делали мы.

Со странным чувством просматриваю я записки и читаю описания удивительных блюд, которые мы собирались съесть. Мы совершенно серьезно рассказывали друг другу о том, какие блюда приходили нам в голову, и если одобрение было всеобщим, хором раздавалось: «Да! Это здорово!». Иногда возникал спор, является ли предлагаемое блюдо действительно оригинальным изобретением или оно напоминает что-то, что мы уже пробовали в более счастливые дни. Рулет Уайлда был признан вершиной гастрономической роскоши. Уайлд предложил рубленое мясо, обильно сдобренное специями, завернуть в ломти жирного бекона и все вместе покрыть слоем теста, наподобие огромной сосиски. Затем эту сосиску следовало обжарить в большом количестве жира.

Моим лучшим блюдом, которое, должен сознаться, я не без гордости предложил в один из переходов, был пирог с сардинками. На раскатанное тесто выкладывалось содержимое по меньшей мере десяти коробок сардин, затем тесто нужно было завернуть и запечь, после чего блюдо было готово для дележки на четыре равные порции. Я помню, как-то Маршалл предложил высокий пудинг на говяжьем сале, обильно покрытый сверху джемом, и возник горячий спор о том, можно ли считать это блюдо его изобретением или это просто пудинг с повидлом, давно известный домашним хозяйкам цивилизованного мира. В одном пункте все безусловно сходились – на наших будущих пирах не отводилось никакого места желе или чему-нибудь в этом роде. Эфемерные кушанья вроде желе не вызывали у нас никаких эмоций.

Обычный день нашего обратного пути начинался с того, что мы покидали лагерь около 6 часов 40 минут утра. Полчаса спустя окоченевшие пальцы немного отогревались, а влага, которой покрылась одежда, пока мы лежали в спальных мешках, сперва замерзала, а потом начинала испаряться. Таким образом, мы уже достигали известной степени комфорта. Тогда кто-нибудь из нас говорил: «Ну, ребята, что у нас сегодня будет на завтрак?». Нужно заметить, мы только что позавтракали половиной кружки супа из недоваренной конины, полутора сухарями и кружкой чаю. Но еда не уменьшила остроты аппетита. Мы обычно начинали сами себя уговаривать, что эти полсухаря меньше, чем полагалось бы быть, и иногда в результате добавляли еще кусочек. Каждый из нас с максимальной серьезностью и вниманием подхватывал тему о еде, и голодное воображение рисовало блаженные дни, проведенные за едой.