Адмирал Нельсон. Герой и любовник - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шигин cтр.№ 34

Наконец Гамильтон и сам стал склоняться к женитьбе. Однако как истинный дипломат он первым делом выяснил, не повредит ли будущая женитьба его репутации при королевском дворе. В ответ Гамильтон получил заверения короля Фердинанда и королевы Марии Каролины в том, что жена английского посла всегда будет с радостью принята при их дворе.

А потому во время ближайшего отпуска 62-летний сэр Гамильтон женился на 26-летней Эмме. Произошло это достославное событие 6 сентября 1791 года в церкви Марилебон. Эта женитьба весьма расстроила Чарльза Гревилля, который не на шутку испугался, что теперь дядюшкины капиталы уплывут из его рук. Но благородный Гамильтон успокоил племянника, заявив, что их договор остается в силе, и выразил благодарность за такой подарок, как Эмма. Женитьба старого аристократа на бывшей проститутке сразу же стала достоянием общества. Лондонские поэты изощрялись в эпиграммах:

Своеобразный итог разговорам о женитьбе сэра Гамильтона подвел понимающий толк в подобных делах знаменитый герой-любовник Джакомо Казанова, бывший одно время хорошо знаком с английским послом: «Он был умным человеком, но кончил тем, что женился на молодой женщине, которая сумела его околдовать. Такая судьба ждет интеллектуала в старости. Женитьба — это всегда ошибка, а когда умственные и физические способности человека идут на убыль — это уже катастрофа».

Что касается Гамильтона, то он демонстративно игнорировал все пересуды и искренне гордился своим приобретением. Возможно, в его поведении был свой смысл: престарелый дипломат давал всем понять, что, женившись на молодой женщине, он полон и духовных, и физических сил, что вполне способен и дальше исполнять свои служебные обязанности, что его еще рано списывать со счетов.

Безусловно, Эмма была необыкновенно красива. В этот период ее увидел путешествующий по Италии Гете. «Леди очень хороша собой», — записал он в дневнике о супруге английского посла.

Зная живой и веселый характер своей молодой жены, ее необыкновенную общительность, Гамильтон, безусловно, надеялся, что она вскоре установит самые тесные связи с неаполитанской королевой и тем самым переведет отношения английского посла с королем из формально-дипломатических в семейно-дружеские. Что это значило для влияния Англии на расклад политических сил в Средиземноморье, да еще в столь тревожное время, говорить не приходится. Исходя из этого, думается, что помимо своего личного увлечения молодой красавицей сэр Гамильтон преследовал и политические цели. Это лишний раз доказывают и все последующие отношения четы Гамильтонов с Нельсоном. Нет, сэр Уильям вовсе не был, как пишут иные историки, старым сластолюбивым маразматиком. Он был опытным и циничным дипломатом, для которого нравственность и добродетель не имели никакой цены по сравнению с задачами большой политики. Он был сластолюбив, но его сластолюбие касалось не только и не столько предмета его обожания, сколько той великой интриги, которой он посвятил всю свою жизнь и в которой не без оснований считал себя гроссмейстером. Эмме сэр Гамильтон отвел роль не только королевы своего сердца — она должна была стать ферзем на шахматном поле грядущих политических игр, с ее помощью он намерен был выиграть все партии!

Именно поэтому накануне женитьбы Гамильтон интересуется у королевы Марии Каролины:

— Будет ли моя возможная жена принята при дворе вашего величества, несмотря на ее достаточно низкое происхождение?

На что королева недвусмысленно отвечает:

— Мне очень симпатична милая Эмма. И я со всей ответственностью заверяю вас, что в качестве леди Гамильтон она всегда будет принята при нашем дворе! Я искренне надеюсь, что мы с ней подружимся!

Именно поэтому сразу после женитьбы Гамильтон начинает настоящую «рекламную кампанию» для Эммы, стараясь создать вокруг нее ореол неотразимой и роковой красавицы, законодательницы мод и хозяйки влиятельного политического и светского салона. Эмма подходила для этой роли как нельзя лучше. Она обладала врожденной артистичностью и прекрасными манерами, умела мгновенно перевоплощаться, у нее был превосходный голос и замечательный слух. Вскоре, поняв всю силу обаяния Эммы, Гамильтон устраивает весьма оригинальные представления для избранной публики с участием своей молодой жены, во время которых она драпировалась в полупрозрачные шали и принимала красивые, но несколько вызывающие позы. В неаполитанском высшем свете эти представления именовали достаточно невинно — «живые картины». Действо «живых картин» было настолько смело и дерзко для того времени, что они весьма быстро достигли намеченной цели. Дом Гамильтонов стал самым известным политическим салоном Неаполя, а леди Гамильтон — самой блестящей светской львицей в королевстве.

Из записок Гёте, посетившего такое представление в доме Гамильтонов: «Старый рыцарь (Гамильтон. — В. Ш.) заказал для нее греческий костюм, который ей поразительно идет. В тунике, с распущенными волосами, манипулируя парой шалей, жена его принимает самые разнообразные позы, меняет выражение глаз и лица, причем так искусно, что зрителю кажется, что он грезит наяву. Творения художников, которые считали их своей удачей, зритель видит в движении, в восхитительном разнообразии и совершенстве. Вот она стоит, вот опускается на колени; сидит, потом ложится. Мы видим ее серьезной или печальной, игривой или ликующей, кающейся или бездумной; она то угрожает, то страждет — все эти состояния души быстро сменяют друг друга. С удивительным вкусом она драпирует шаль по-разному в зависимости от выражения лица; из одной и той же косынки она способна сделать различные головные уборы. Старый рыцарь держит в руках лампу и всей душой переживает этот спектакль».

На писателя Хараса Уолпола, друга Гамильтона, приехавшего навестить его в Неаполь, леди Гамильтон произвела неотразимое впечатление своим пением: «О! Да ведь она изумительно поет! У нее красивый, сильный голос, она прекрасно исполняет и комические, и трагические вещи. Партию Нины она спела на высочайшем уровне, к тому же ее позы — это целый театр, где царят грация и мимика». Впрочем, Уолпол на правах старого друга все же деликатно поинтересовался, как относится Гамильтон к не совсем беспорочному прошлому своей жены, которое ни для кого секретом не было.

Гамильтон отреагировал на это замечание философски:

— Общеизвестно, что раскаявшийся распутник превращается в примерного мужа. Почему того же нам не сказать и о женщине?

Что оставалось после этого художнику? Только согласиться со своим другом.

Модный в то время итальянский художник Ромни: «Ее Нина превосходит все, виденное мною, и я думаю, что никогда раньше эта роль не была лучше сыграна. Все общество пришло в состояние глубокой скорби». Впрочем, Ромни был отчаянно влюблен в жену английского посла, а потому к его восторгам в адрес Эммы можно относиться достаточно осторожно. Но также доподлинно известно, что побывавший на одном из ее вечеров менеджер Ганноверской оперы тут же предложил Эмме ангажемент, на что она ответила смехом. А сэр Гамильтон тут же объяснил: