Клеопатра - читать онлайн книгу. Автор: Стейси Шифф cтр.№ 46

Антоний отправился в путь, но доехал лишь до Афин, где решил перезимовать и остался на два года. Римлянин провел зимы тридцать девятого и тридцать восьмого годов в красивом, культурном городе, знаменитом своей архитектурой и удивительными скульптурами. Антоний перестал интересоваться донесениями с Востока и распустил свиту. На пирах и философских диспутах он появлялся в обществе ближайших друзей или Октавии, с которой, по всей видимости, был совершенно счастлив. Антоний вновь сменил пурпурную тогу на греческое платье и стал называться Дионисом. Своей жене — только что разрешившейся от бремени второй дочерью — он позволил зваться Афиной. Знакомое смешение имперского с божественным не укрылось от глаз Клеопатры: о том, что творится в Греции, она знала в мельчайших подробностях и могла оценить влияние на человека перемены места. И смены спутницы. В Афинах Антоний одевался по-гречески и вел себя как грек под присмотром добродетельной Октавии. Игра в богов перестала приносить прежнее удовольствие, как только к ней решил присоединиться Октавиан. Он устроил маскарад и был на нем в костюме Аполлона. Тогда Антоний приказал построить хижину Диониса, украсил ее зелеными ветками и звериными шкурами, разложил повсюду барабаны и бубны и устроил тайное убежище, чтобы «ночи напролет пить вино за дружеской беседой». Слух гостей услаждали выписанные из Италии музыканты. Через некоторое время римлянин велел перенести хижину на Акрополь, «украсив вход гирляндами светильников, сияние которых могло озарить целый город».

Антоний не уставал поражаться способностям своего шурина. В тридцать восьмом году Октавиан, заработавший репутацию добропорядочного зануды, бросил только что родившую жену, чтобы сойтись с Ливией, беременной на шестом месяце от бывшего мужа. Новый брак позволял ему проникнуть в высшие слои римского общества, стать равным Антонию (несмотря на родство с Цезарем, семья Октавиана не могла похвастать древней родословной). Непостоянство шурина доводило Марка Антония до исступления: пообещав одно, он тут же делал нечто противоположное. Если Антоний отправлялся на восток, Октавиан тотчас звал его на запад, а сам не являлся. В то же время он предложил другу набирать рекрутов в своих итальянских владениях. Это предложение был столь заманчивым, что Антоний решил проглотить гордость и сделать шаг навстречу сопернику. Все разрешилось поздней весной тридцать седьмого года. В сезон винограда Октавиан и Антоний встретились на речном берегу в Южной Италии. Октавия пыталась помирить соперников, произнеся пылкую речь, достойную Елены Троянской: она не желала видеть, как ее брат и супруг станут убивать друг друга. В результате был заключен Тарентский пакт, дававший триумвирату новую жизнь. Антоний провозглашался диктатором всего Востока вплоть до декабря тридцать третьего года. Такое положение его вполне устраивало. «Он получил почти все, чего добивался», — пишет Дион. Теперь, когда у Антония были развязаны руки, он, не теряя времени, отправился в Сирию. Октавия с дочерьми проводила мужа до западной границы Греции, оттуда он отослал их обратно. Женщина была беременна в третий раз, и Антоний опасался, что долгое путешествие может повредить ее здоровью. У Октавии было шестеро детей, включая дочерей от первого брака. Муж настаивал на том, что она «не должна делить с ним тяготы и опасности парфянского похода». И был вполне искренним.

Октавиан был мастером интриги, двуличия и действий исподтишка; Антоний — прирожденным актером, гением перевоплощения. В Афинах он являлся то беззаботным сибаритом, проводящим время в пирах и праздности, то жестким, грубоватым воином, энергичным политиком, погруженным в государственные дела и окруженным преданными помощниками. Последние месяцы тридцать седьмого года стали роковыми для обоих. Чаша терпения Антония переполнилась. Он же солдат, в конце концов, а поход все откладывается и откладывается. Командующий его легионами снова одержал победу, которая должна по праву принадлежать ему, Антонию. Незадачливый муж вдруг осознал, что жена и шурин вертят им, как хотят, что его провели, как младенца, и никакие мирные договоры отныне невозможны. Сохранить порядок дома можно было, лишь разбив врага за пределами Рима. Победа над парфянами означала окончательное поражение Октавиана: исторический парадокс, чем-то напоминающий историю Авлета.

Плутарх по-своему объясняет поворот тридцать седьмого года. Не умаляя значения парфянской кампании, историк спешит напомнить нам о «дремавшем до поры до времени страшном зле». Друзья Антония свидетельствуют, что за три с половиной года под чарами Октавии прежнее чувство постепенно угасло. Плутарх уверен в обратном: роковое влечение не угасло, а лишь померкло, чтобы в один прекрасный день вспыхнуть с новой силой. Автор убежден в своей правоте, однако нам не стоит забывать о его намерении превратить жизнь Марка Антония в поучительную притчу. Для Плутарха мораль важнее исторических деталей: его Антоний — яркая личность, ставшая жертвой собственных страстей. Как бы то ни было, в Сирии римлянину разом изменили и чутье, и хваленый здравый смысл. Сразу по прибытии он отправил гонца в Александрию. Клеопатра поджидала друга в Антиохии, третьем по величине городе Средиземноморья. Влюбленные кинулись навстречу друг другу. Не успели они прибыть в сирийскую столицу, как в городе выпустили монету с их двойным изображением. Кто из них оказался на аверсе, а кто на реверсе, стало главной загадкой грядущего неспокойного семилетия. С Октавией Антоний больше не встречался.

На этот раз прибегать к переодеваниям не понадобилось. Осенью Клеопатра уже знала, что Марк Антоний собирается на Восток, чтобы наконец-то, спустя четыре года, свести счеты с парфянами. Скорее всего, римлянин посвятил ее в свои планы давно, еще разгульной зимой. Цезарь задумал парфянскую кампанию, чтобы отомстить за унижение Рима и укрепить восточную границу. Антоний, продвигаясь к Антиохии, перекраивал Малую Азию по своему усмотрению, выделяя земли нынешним и потенциальным союзникам. Шагая на восток, он стремился оставить позади надежный тыл. По этим соображениям он сделал царем Ирода, когда тот наконец добрался до Рима. Потомок идумеев и арабов, Ирод уж точно не был главным претендентом на иудейский трон. Корону он получил благодаря не происхождению, а решимости и нахальству. Его соперникам не удалось так же легко и складно объяснить, почему они поддерживали Кассия. Ирод, можно сказать, «прокрался во власть». Антоний знал его отца, большого друга Рима, и встречался с будущим монархом, когда тот был совсем юным. Личные связи, как это нередко случается, сыграли далеко не последнюю роль. Бессовестный оппортунист, Ирод располагал к себе легким нравом и своим почти мистическим умением выходить сухим из воды. Есть свидетельства того, что его персона вызывала жгучий интерес в Риме как со стороны Октавиана, так и со стороны Антония. Вряд ли стоит удивляться тому, что в финансовых вопросах Ирод действовал с не меньшим напором, чем на поле боя. У него был безусловный талант добывать золото из воздуха (правда, у подданных царя на этот счет имелось свое мнение). Сенат единогласно утвердил его на престоле, а Октавиан и Антоний оказали ему небывалую честь, собственноручно проводив на Капитолий. Консулы и магистраты возглавляли процессию. Потом Антоний устроил пир в честь нового царя. Он рассчитывал, что новый протеже поможет ему в восточной кампании. Согласно некоторым свидетельствам, Ирод был обязан короной еще и Клеопатре. Страх перед правительницей мощного государства, от которой зависели поставки зерна в Рим, двигал Сенатом ничуть не менее, чем симпатии к Ироду. Два сильных монарха в одном регионе — это было слишком.