Катаев. Погоня за вечной весной - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шаргунов cтр.№ 86

«Время, вперед!» — это всего один день безумной жизни Магнитостроя. Чтобы не сбиться, Катаев нарисовал на большом листе бумаги циферблат, поминутно расчерченный в соответствии с сюжетом.

Название подарил Маяковский. Катаев встретил его в начале 1930-го на улице, когда тот нес «Марш времени» Мейерхольду, и тут же продекламировал оттуда: «Вперед, время! Время, вперед!»

— Чудесное название для романа — «Время, вперед!», — сказал Катаев.

— Вот вы и напишите. Я романов не пишу.

Одна из ключевых сюжетных линий — конфликт консервативного осмотрительного инженера Налбандова, ошеломленного «темпами» («слишком нагло подвергали сомнению утверждения иностранных авторитетов и колебали традиции»), и прогрессивного инженера Маргулиеса, который в итоге оказывается прав с «варварской быстротой работы».

Маргулиес звонит по делам среди ночи в Москву, и его жена Катя, ничего не понимая, повторяет: «Я стою босиком в коридоре» (так Катаеву отвечала Анна, когда он по делам звонил ей из Берлина).

Читается и как документ эпохи, и как произведение искусства, щедрое на метафоры, и как призыв сделать Россию сильнее. Пафос: мы больше не Азия, отсталость преодолена. Смонтированный по принципу клипа роман-хроника полон отрывистых, уносимых вихрем фраз. Ветер — вообще, здесь важнее всех, что заметил Шкловский: «Лучший образ в романе — это ветер, ветер, который сквозняками выкидывает легкие портьеры в гостинице, ветер, который превращается в буран».

Цитаты из Сталина Катаев вплетает так же искусно, как потом будет вплетать в свою прозу чужие стихи. «Дети продают на станциях ландыши. Всюду пахнет ландышами. Телеграфный столб плывет тоненькой веточкой ландыша. Маленькая луна белеет в зеленом небе горошиной ландыша. Мы пересекаем Урал». И тут же в эту благодать врывается стенограмма речи вождя. «Прежде всего требуются достаточные природные богатства в стране: железная руда, уголь, нефть, хлеб, хлопок…» И дальше: «Поэт ногтем подчеркнул железную руду». И опять вмешивается Сталин, как впоследствии в катаевскую речь в ЦК: «Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим!»

В статье «Рапорт Семнадцатому» ^[85] накануне партийного съезда Катаев сообщал: «Между прочим, язык Сталина, точный, ясный, ритмически необычайно богатый, дал мне основную синтаксическую установку… «…Вот почему нельзя нам больше отставать…» Эта темпераментная цитата, органически введенная мною в ткань хроники, и явилась тем ритмическим импульсом, который определил в дальнейшем всю смысловую зарядку и синтаксическую структуру моей хроники».

Но даже в идеологической эпопее главным для Катаева остается как, а не что. Роман под завязку набит метафорами, поэтому тяжкий труд людей и свирепая работа машин зачастую передаются с утонченной манерностью. Паровоз фыркает «маленькими кофейными каплями» нефти, у голых по пояс парней мускулы на спинах блестят, «как бобы», а арматурины, торчащие из «молодого зеленоватого бетона», кажутся «маленькими пучками шпилек». «Время, вперед!» стоит прочитать хотя бы для того, чтобы насладиться стилем.

На строительстве Магнитки присутствует американский инженер, мистер Томас Биксби, прозванный на русский лад Фомой Егоровичем. Автор вместе с американцем, алкоголиком и наркоманом, долго любуется глянцевым журналом с заманчивыми изображениями разных вещей и продуктов, которые так и хочется потребить. Но потом американец узнает из советской газеты, что банк с его деньгами обанкротился, рвет скользкий журнал и принимается за уничтожение всего в номере, включая стулья и зеркальный шкаф: «Вещи бежали от него, как филистимляне. Он их крушил ослиной челюстью стула». Вместе с вещами американец крушит себя и свою идеологию — «вещизма».

Концовка романа — возвращение в начало. Великая стройка потрясла мир, а ландышевая луна по-прежнему светит, и Сталин опять проникает в пейзаж: «В поезде зажглось электричество. Мы движемся, как тень, с запада на восток. Мы возвращаемся с востока на запад, как солнце… «Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим!.. Вот почему нельзя нам больше отставать…» Нельзя! Нельзя! Нельзя!.. На лужайках, среди гор, желтые цветы, пушистые, как утята. Маленькая луна тает в зеленом небе тугой горошиной ландыша».

Финальная глава-посвящение — письмо из парижского кафе запыленной, загнавшей и перегнавшей себя Магнитке. И рядом — образ миловидной Клавы, которая, намаявшись, поняв, что «все здесь чуждо», бросает прораба Корнеева и устремляется к «другому мужу» на юг, туда, где «море, иллюзии какого-то небывалого, нового счастья», но в дороге пишет на стройку любящие письма, переходящие в катаевскую прозу: «Они были вдоль и поперек полны прелестных описаний пейзажа… Они были полны клятв, планов, сожалений, слез и поцелуев».

««Время, вперед!» — произведение, построенное буквально по принципу кино», — говорил Катаев, что очевидно: минимум диалогов, резкая смена кадров, все ужато в жесточайшие временные рамки, но при этом уже здесь — сквозной вопрос: а что есть время? Упоминания его в романе многозначительны: «время летело сквозь них», «вместо остановившегося времени заговорило пространство», «слишком отстающее время», и наконец, нечто новое, первозданное — «город без «шума времени», без медного языка истории».

Как известно, в телепрограмме «Время» заставкой звучала и звучит увертюра Георгия Свиридова «Время, вперед!», написанная в 1965 году для одноименного фильма Михаила Швейцера по роману Катаева (Маргулиеса отменно сыграл Сергей Юрский, прораба Корнеева — Леонид Куравлев). Однако этот роман никак нельзя назвать гимном времени, это гимн тем, кто, сипло понукая, гонит время в яму котлована. Катаев, как и Платонов, уловил утопичную жажду чуда и бессмертия, свойственную ударникам «русского коммунизма». «Время — враг» — можно было бы назвать книгу, словно бы так, задыхаясь, провозглашает взвинченный бегом автор, чтобы позднее, погрузившись в расслабляющую ванну мовизма, выдохнуть: «Времени не существует».

Он был одним из первых, но о стройках написали многие. Вспоминаю названия, и почему-то представляется, что это певцы исполнили по шлягеру для общего альбома: «Соть» Леонова, «Энергия» Гладкова, «Гидроцентраль» Шагинян, «Кара-Бугаз» Паустовского, «День второй» Эренбурга, «Рассказ о великом плане» М. Ильина (Маршак-младший). Трек 1, трек 2, трек 7… Представилось, наверное, не случайно. Те тексты читали и знали массово, как сейчас эстрадные песни.

«Времени, вперед!» доставалось с разных сторон. Рапповцы снисходительно отозвались сквозь губу. В журнале «30 дней» литератор Илья Бачелис, напомнив: Катаев «систематически скатывался к анекдоту, к случайному занимательному наблюдению, к фельетонной характеристике, к мелкой и часто пошлой лирике по всякому поводу», сожалел: «В новом романе очень легко обнаруживаются элементы старой творческой катаевской традиции».

Тот же Шкловский, отметивший у Катаева силу ветра, упрекнул в аляповатости образов, сравнив их с нелепыми плакатами, нарисованными наивной пролетаркой («неправдоподобный пейзаж Шуры был ближе к делу, чем образы Катаева»), укорил за отсутствие интриги («роман сюжетно не напряжен») и за недостаточную интересность героев («герои не круглые, не способные к превращению») и в итоге снисходительно, как учитель, то ли пожурил, а то ли поощрил: «Ошибкой или поступком Катаева является, что он брал тему в лоб и имел в результате удачи не там, где их ждал». Возможно, эта «литгазетная» статья Шкловского «Сюжет и образ» и оказалась в истоке их пожизненно враждебных отношений, что сам критик словно бы предсказал в первых строках: «Если писать о современниках, то количество знакомых, друзей быстро уменьшается и мир вокруг тебя пустеет, как буфет». Правда, за Катаева в «Литературной газете» между делом карающе-трибунно вступился Александр Фадеев. Он разродился манифестом «Старое и новое», явно уступая в изяществе Шкловскому, но зафиксировав: тот «осуждает с позиций формализма революционное и талантливое произведение В. Катаева» и попеняв газете: статья приверженца «буржуазной литературной теории» «не встретила никакой ответной критики со стороны редакции». Да и Горький смилостивился: попросил у Катаева сразу два экземпляра книги. «Второй я пошлю в Нижний Новгород в библиотеку, куда я посылаю хорошие книги», — пародировал горьковское оканье уже престарелый Катаев.