(Вопрос Алены: «Подожди, я не поняла: тофранил – это отрава?»)
– А любое лекарство – отрава и есть, люди даже от аспирина мрут, все дело в дозе. Ты лучше не перебивай. Короче, в малых порциях этот тофранил тоску лечит. А если сразу много употребить, то крышу и вовсе сорвет.
(Вопрос Алены: «Сорвет – это как?»)
– Ну, как Антон ко мне тогда, ночью, пришел. Глаза дикие, руки трясутся, хотя не пьяный, и хохочет все время. А еще час назад, когда мы расстались, он абсолютно нормальный был. В смысле, спокойный…
(Вопрос Алены: «Опять не поняла. А Яков-то Анатольевич тут при чем?»)
– Да притом! Напоминаю, что было в тот день. С утра – первые занятия по тренингу, и уже на нем у нас с Антошей начал намечаться амур. Мы и обедали вместе, и в бар потом пошли, а вечером сидели в ресторане и потом по дорожкам гуляли. В общем, любовь грозила начаться ба-альшая и страстная. Но только я с этим делом, про секс говорю, строгого принципа держусь: в первый вечер – ни-ни.
(Вопрос Алены: «Третьего дринка, что ли, ждешь?»)
– Ну, третьего, не третьего, а на первом свидании не даю. Не из-за нравственности, конечно. Просто чтобы больше ценили. Вот и с Антоном так – и целовались, и в любви он мне объяснялся, а в номер я его не позвала. Завтра, говорю, может быть, а сегодня никак. Ну, он расстроился, конечно, но пережил. Ушел. А потом, через час, вдруг является снова. Уже какой-то другой. Странный, дерганый, глаза бешеные. В руках – бутылка коньяка, початая. И с порога – чуть не на колени: «Яречка, милая, не могу больше ждать!»
Ну и я, дурочка, размякла. Пустила его… И дальше все у нас было классно, и потом мы уснули… а часов в пять утра я проснулась и вижу: кровать пустая. А Антон – в ванной комнате. С перерезанными венами.
(Вопрос Алены: «Так его Гвоздицин, что ли, зарезал?»)
– Да не резал он, конечно, его! Но в нашем номере был. В то самое время, когда мы уснули… Короче, так было. Сначала психолог встретил Антона, когда он в первый раз от меня ушел – весь в расстроенных чувствах. Пригласил вместе посидеть в ресторане, залить облом коньячком. Как они там сидели – миллион народу видело. И, кстати, одна из официанток заметила, что Антон пьет коньяк, а его собеседник – минералку. А не пил он потому, что подсыпал в коньяк этот тофранил, он со спиртным особенно быстро действует. Антон очень быстро поплыл – и Яков Анатольевич уговорил его вернуться ко мне. И отдал недопитый коньяк с собой – что, говорит, пропадать добру: все-таки настоящий «Хеннесси». Антон послушался. Принес коньяк мне – мы, перед тем как в койку прыгнуть, еще по рюмочке выпили…
(Вопрос Алены: «А почему же ты не умерла?»)
– Как ты не понимаешь?! Тофранил – это не яд. Это психотропное. В малых дозах – как у меня с единственной рюмкой получилось – он как снотворное действует. А в больших – подавляет волю. И сознание путает. Вот Антон – он-то больше, чем полбутылки, выпил – и стал игрушкой в руках психолога… А я со своей единственной рюмки просто уснула. А в этот момент – время, видно, специально рассчитал – на мобильник Антону позвонил Яков Анатольевич. Велел ему открыть дверь моего номера. И Антон – он уже совсем невменяемый был – его послушался. Отпер дверь. А дальше – Гвоздицин, он же плюс ко всему хороший гипнотизер, подавил его волю – и заставил покончить с собой. Прикинь, какая гнида?!
(Вопрос Алены: «Подожди, подожди… Откуда ты все это знаешь? В таких деталях? Психолог чистосердечное признание написал?»)
– Ничего он пока не писал. Упорствует. Но только токсикологический анализ готов: в той бутылке коньяка – ее из моего номера на экспертизу забрали – тофранила десять миллилитров. И у Антона в крови этот тофранил в убойной дозе. А в комнате у Гвоздицина – обыск уже сделали – его еще больше… Двадцать ампул. В шкафу, под одеждой, прятал.
(Вопрос Алены: «Но разве из этого следует, что именно он убил Антона?»)
– Ох, ты и въедливая! Ну, тогда слушай дальше. Александру помнишь? Ну, как тебе ее не помнить – ты на нее орала как резаная, а потом она тебя едва снегоходом не переехала… Так вот, нашлись свидетели: тем вечером, когда ты ее обличать взялась, а она из ресторана выскочила, – Сашка в номер-то не пошла. С изменившимся лицом гуляла по дорожкам… Вот тут-то ее Гвоздицин и встретил. И тоже повел в ресторан, якобы утешать. И их там опять видел миллион народу. И пили они: Александра – вино, а психолог – минералку. Сидели долго, едва не до утра. А на следующий день Александра, вместо тренинга, пытается сшибить тебя снегоходом. А потом кончает с собой. Просекаешь картинку?!
(Вопрос Алены: «Минуточку. Но когда Саша умирала – психолог-то в ее номере не присутствовал? Он ведь тренинг проводил?»)
– Проводить-то проводил, но только Сашка умерла в обед. А наркоту себе вколола, экспертиза показала, в восемь утра. И в это время Гвоздицина никто не видел. Он-то оправдывается. Ничего, говорит, не колол, у себя в номере сидел. Но как докажешь?
(Комментарий Алены: «Вообще-то, у нас в стране презумпция невиновности. Зачем ему что-то доказывать? Пусть следствие доказывает обратное!»)
– На тебя не угодишь. Сама на Гвоздицина перла, перла, а теперь защищаешь… Но ты дальше послушай. Андрею Степановичу, старичку нашему, тоже кирдык! И вот он-то с собой как раз не кончал. Уже есть предварительное заключение: смерть наступила в результате острого отравления, как ты думаешь чем?.. Правильно. Тофранилом. Скончался он вчера вечером, в своем номере. А за завтраком вчера, это тоже все видели, сидел за одним столиком с Гвоздициным! И хотя было утро – Андрей Степанович заказал себе сто граммов коньяку!
(Комментарий Алены: «Ну, допустим, коньяк вчера утром и ты пила. Я через окно видела, как ты в баре сидишь».)
– Шпионишь, значит… Ну, я-то пила коньяк, потому что тренинга боялась. Ведь моя очередь подошла о своем самом большом секрете рассказывать… А вот почему Андрей Степанович, старый трезвенник, кирял? Обычно-то, когда мы вечерами вместе ужинали, он соки пил. Не иначе его Гвоздицин на выпивку развел. Чтоб его отрава с гарантией подействовала – я ж тебе говорила, что тофранил этот со спиртным особенно крепко забирает…
(Вопрос Алены: «Хорошо. Допустим, это все правда. И психолог – убийца. Но только зачем он это делал? Зачем ему их всех убивать? Какой у него мотив? Вы правда, что ли, в его пользу завещания пишете?!»)
– Лично я никакого завещания не писала. Но я и жива, как видишь… А за Антона, Александру, Андрея Степановича сказать не могу, мы с ними особо не дружбанились. Может, они и писали. А может, еще что. От Гвоздицина, я только теперь поняла, можно ожидать чего угодно. И что я, дура такая, его все время защищала?!
(Вопрос Алены: «А что говорит сам психолог?»)
– А что он может говорить? «Клевета! Бред! Я звоню своему адвокату!» Что ж, пусть звонит. Только тут, по-моему, шансов никаких нет.