Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - читать онлайн книгу. Автор: Яльмар Шахт cтр.№ 126

Во-первых, с точки зрения внешней политики я считал «Майн кампф» совершенно необоснованной, поскольку она постоянно обыгрывала идею, что расширение жизненного пространства Германии должно происходить в Европе. Если такие заявления и не отпугнули меня от работы в дальнейшем с национал-социалистическим канцлером, то лишь по той простой причине, что в «Майн кампф» было четко обрисовано расширение Германии на Восток при условии получения благословения на эту идею британского правительства. Я считал, что хорошо знаю британскую политику. Поэтому не существовало никакой опасности того, что мне придется принимать всерьез фантастическое теоретизирование Гитлера больше, чем я делал это до сих пор.

Для меня была совершенно ясна невозможность для Германии расширить свою территорию в Европе, поскольку этого не потерпят другие страны. В остальном, хотя «Майн кампф» содержала множество идиотских, напыщенных заявлений, в ней имелось несколько вполне разумных идей. Во-вторых — и это мне хочется подчеркнуть особо, — две идеи я целиком поддерживал. Первая заключалась в том, что если кто-либо расходится с правительством по политическим вопросам, то он должен донести свои взгляды до сведения правительства. Вторая же идея состояла в том, что, хотя правительство вождя должно заменить демократическое правительство — или скорее следует выразиться, парламентское правительство, — сам вождь сможет действовать только тогда, когда будет уверен в поддержке всей нации. Другими словами, даже вождь зависит от всеобщих выборов демократического типа.

Затем мой адвокат доктор Дикс поднял вопрос о том, что американское обвинение вменяет мне в вину оппозицию Версальскому договору. Американские обвинители явно считали преступлением само неприятие Версальского договора. Мне доставило огромное удовольствие дать ответ по этому поводу, который прозвучал в следующих словах:

— Я несколько удивлен услышать подобное обвинение из уст американского представителя. Заместитель прокурора, который только что выступал, видимо, слишком молод, чтобы пережить такое лично, но он мог узнать об этом в школе. Во всяком случае, для нас всех стал одним из величайших событий, когда-либо переживавшихся нами, отказ Америки от Версальского договора, и, кроме того, если не ошибаюсь, он был отвергнут с согласия подавляющего большинства американского народа. И что самое важное, по тем же самым причинам, по которым отвергаю его я. Ведь этот договор находился в прямом противоречии с программой из четырех пунктов, провозглашенной президентом Вильсоном, и в том, что касается политической экономии, он содержал много абсурдных предложений, которые, очевидно, не могли работать в мировой экономической системе. Но я не буду на этом основании обвинять американский народ в сочувствии нацистской идеологии.

Слышать это было выше всяких сил для американского судьи.

После полуденного перерыва (серебряные подносы, чай, пончики) адвокат спросил о моем отношении к нацистской идеологии «расы господ». Я немедленно осадил англосаксов замечанием:

— Я всегда считал такие выражения, как избранный народ, обетованная земля и тому подобное, образцами весьма ущербной ментальности.

Затем продолжил:

— Как убежденный приверженец христианской веры, я исповедую принцип любви к ближнему, которую питаю ко всем людям, независимо от расы или веры. Добавлю, что вся эта болтовня о расе господ, которой занимались некоторые партийные руководители, была предметом едкого сарказма со стороны немецкой общественности. И это неудивительно, поскольку большинство лидеров гитлеровской партии были далеки от идеальных типов нордической расы, и, насколько мне известно, низкорослому Геббельсу дали кличку Немецкий пигмей. Если оставаться справедливым, существовала лишь одна черта, которая роднила большинство партийных лидеров с древними германскими племенами, — они всегда были готовы перехватить лишнюю порцию алкоголя. Чрезмерное пьянство было характерной чертой нацистских идеологов.

Доктор Дикс перешел к еврейскому вопросу. На этот счет в отношении меня подобных обвинений не выдвигалось, но вопрос касался обвинения в приверженности нацистской идеологии, и мой адвокат справедливо делал вывод, что «практика оголтелого антисемитизма неразрывно связана с этой идеологией».

Итогом моего выступления было как раз то, чего мы ожидали. Американский обвинитель Джексон вскочил на ноги и прервал заседание возгласом:

— Мы допускаем, что доктор Шахт действительно оказывал помощь и поддержку отдельным евреям. Но мы утверждаем, что он придерживался взгляда, что немецкие евреи должны быть лишены своих гражданских прав, а также утверждаем, что доктор Шахт поддерживал и принимал участие в преследовании немецких евреев.

Доктор Дикс сразу же поставил вопрос: выдвигались ли против меня подобные обвинения в военных преступлениях на суше и на море и явствовало ли это из обвинения? Джексон сильно возбудился. Вмешался председатель суда. Обсуждение моих военных преступлений на суше и на море временно отложили, и мы вернулись к еврейскому вопросу.

— Еврейский вопрос, — сказал я, — возник в 1930 году, когда нью-йоркский банкир Джеймс Шпейер (уже покойный) объявил о своем визите в Германию. Я пошел к Гитлеру и сообщил ему: «Господин Джеймс Шпейер, один из наиболее уважаемых нью-йоркских банкиров и крупный спонсор своей бывшей страны, едет повидаться со мной, и я намерен дать банкет в его честь. Полагаю, что у вас нет возражений». На это он ответил очень решительным и твердым тоном: «Господин Шахт, вы можете поступать так, как хотите». Из этого я понял, что с этих пор он дал мне полную свободу действий в общении с моими еврейскими друзьями, чем я и воспользовался. Банкет состоялся. Я упоминаю об этом только потому, что это был первый раз, когда между нами обсуждался еврейский вопрос. Двух примеров будет достаточно, чтобы проиллюстрировать позицию, которую я занимал в каждом случае, касающемся евреев. Я постоянно искал случая продемонстрировать ее публично.

Затем я рассказал о случае в Арнсвальде — уже упоминавшемся — и о своем обращении к молодым сотрудникам во время рождественской вечеринки. Передал также содержание своего разговора с Гитлером в июле 1934 года относительно беспрепятственной предпринимательской деятельности евреев.

Я почти через силу рассказывал о том, как помогал евреям, потому что поддерживать этих гонимых людей, хотя бы в глубине души, является долгом любого порядочного человека.

Мой адвокат полагал, что было бы неплохо ознакомить трибунал с моим мнением о Гитлере. Едва он выразил это мнение, как Герман Геринг — насколько был в состоянии — повернулся на скамье подсудимых ко мне спиной. Я сказал суду, что всегда рассматривал Гитлера опасным, малообразованным типом и придерживаюсь этого мнения до сих пор. Поза Геринга на скамье подсудимых выражала явное неодобрение, когда я продолжил свое выступление:

— Гитлер мало учился, но компенсировал это позднее беспорядочным чтением. Он приобрел большое количество книжных знаний и виртуозно пользовался этим во всех дебатах и речах. В некоторых отношениях он был, несомненно, гениален. Он был одержим идеями, которые никому другому не приходили в голову, которые были рассчитаны на преодоление больших препятствий либо своим поразительным примитивизмом, либо чаще всего своей ошеломляющей жестокостью. Это был, безусловно, дьявольский гений по силе психологического воздействия на массы. Генерал фон Вицлебен однажды подтвердил то, что никогда не могло обмануть меня и немногих других в личных беседах с Гитлером, — фюрер умудрялся оказывать поразительное влияние на других людей. Несмотря на свой хриплый, резкий голос и манеру, в какой этот голос срывался, а иногда доходил до крика, ему удавалось вызывать у громадных толп истеричный восторг. Мне кажется, что вначале им вряд ли руководили злые помыслы.