Случайному гостю - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Гедеонов cтр.№ 35

— Привет, — робко говорит мышонок. От неожиданности я чихаю.

— Дай тебе Бог крепкого здоровья, — продолжает он.

— Спасибо, — говорю я. — А ты кто?

— Я Непослушный, — грустно отвечает мышонок. — Поэтому в шляпе…

— Так значит, есть еще и послушные? — озадаченно спрашиваю я.

— Их большинство, — отвечает мышонок и поправляет свой красный колпачок.

— Мне бы коробку с бумагой, — говорю я после минутного молчания.

— Да-да, пожалуйста, — торопливо говорит мышонок. Он слезает с коробки и аккуратно прыгает по рулонам ткани и учебникам.

Я протягиваю руку и беру коробку. Мышонок внимательно смотрит на меня агатовыми капельками глаз.

— Мне пора, — говорю я мышонку.

— Жаль, — отвечает он тоненько. — Я думал, мы поиграем.

— Но я тороплюсь, — виновато говорю я. — Приходи попозже, когда я лягу спать.

— Мне нельзя уходить далеко от замка, — говорит мышонок. — Лучше ты приходи, но только не приводи Хищника-Помощницу.

— Не знаю даже, о ком ты говоришь, — отвечаю я.

— Ну как же, она часто спит тут с тобой, в эти ночи нам не разрешают покидать башню…

— Хм, — говорю я. — Башню?

— Неважно, — говорит мышонок. — Приходи…

— Постараюсь, — отвечаю я и гашу фонарик.

— Пока, — тоненьким голоском говорит темнота.

— До встречи, Непослушный, — говорю я и лезу вниз.

Бабушка на кухне нервно препарирует яблоки. Они хрустят под ее карающим ножом. Окна открыты настежь: и в её комнате, и в кухне. В пепельнице дотлевает окурок. Холодно. О Вике ничто не напоминает.

— Лесик, — сурово говорит бабушка. — Ты решил ночевать на шкафу?

— Нет, на улице, — отвечаю я. — Там теплее.

— Ну, закрой, — милостиво говорит бабушка.

— Окна? — радостно спрашиваю я.

— И рот, — отвечает она.

Обдумывая, что бы такого достойного и сокрушающего сказать, я громыхаю рамами сначала в комнате, затем в кухне.

Закрыв последнее окно, я ставлю на место лимонную мяту и роюсь в комодике под телевизором — мне нужны ножницы и клей. Чёртик с солонки насмешливо наблюдает за мной, я показываю ему язык.

Бабушка, вырезав из яблок середину, заталкивает в них варенье, оно окрашивает ложку и её пальцы в кроваво-красный цвет, выглядит это зловеще. Затем выкладывает яблоки в высокую медную кастрюлю и начинает задумчиво забрасывать в нее специи: травки, зерна, листья; при этом бабушка еле слышно шепчет что-то себе под нос. Я замечаю давешнюю черную миску на столе. Вода в ней постепенно затягивается пеленой, пар тревожно светится красным. Потоки холодного воздуха проносятся позади меня и по ногам, серая скатерть идет морщинками, занавески колышутся, обрисовывая смутные очертания фигур, прячущихся за ними. Колокольчик, что висит на одном из окон, удушенно звякает.

Дар просится на волю и воцаряется в нашей выстуженной кухне.

Я нашел клей, разыскал ножницы и сажусь за стол, начинаю неторопливо вырезать из красной и желтой бумаги полосочки — потом их надо будет сгибать и склеивать, все это будущие бумажные цепи. Бумажки шевелятся от небольших вихрей, снующих по полу и над столом — это они — призраки Рождества… Гости.

Является Вакса, она вспрыгивает на стул и сладко потягивается, выгибая спинку дугой. Ее интригует шуршание маленьких бумажек на столе, гости не интересуют кошку вовсе.

— Вижу вас насквозь, — сообщают зелёные кошачьи очи.

Черная миска и бабушка занимают нашего хищника гораздо сильнее.

Свет гаснет. «Холодильнику хана», — мрачно думаю я.

Я успеваю увидеть, как бабушка вынимает Сиренку из ворота и колет булавкой ладонь — по линии сердца, в бурлящую воду, стекает кровь, напоминающая давешнее варенье.

Тёмная капля гулко падает в миску, вода в ней вскипает, выбрасывая космы разноцветного пара, бабушкино бормотание сливается в странно звучащий речитатив, Вакса, на своем стуле, время от времени нервно подергивает лопатками — по черной шерсти пробегают еле видные голубоватые искры.

Кухня заметно смещается влево, вся в целом и всеми предметами в отдельности. Ее освещает неровный красноватый свет.

Дар, выпущенный на волю, заставляет воду в миске булькать, кухня окончательно перекосилась и намеревается перевернуться кверху килем; тени толпятся в её углах, явно растерянные происходящим. Больше всего меня удивляет, что все предметы находятся на своих местах, словно привыкнув кувыркаться изо дня в день. Не звякнули ни склянка, ни ложка.

Тянет всем иным, что дар несет с собою — курлычут в сером пустом небе гуси, жалобно звенит мой колокол.

Ангел-молчальник, сложивший руки на груди, оборачивается вокруг своей оси, бронзовые кудри треплет стылый ветер на мосту.

Сквозь существующие стены, тени, пятна света, сквозь равнодушную мебель, перестоявшую почти две эпохи и три смены режима, проступает совсем иная обитель — низкая комната, стены из дикого камня, фахверковые балки на потолке, прямо из стены растет сук весь в крупных чуть розоватых цветах: «Яблоня? — думаю я, — зимой?» На суку спит, нахохлившись, ворона. Гудит прялка; за ней виднеется высокая сутулая фигура, сидящая на древнем, вросшем в пол стуле, словно на троне, освещенная камином, в котором брызжут зелеными и красными искрами буйные пряди пламени.

— Колдовской огонь! Настоящий, — восхищаюсь я.

Под столом, по-кошачьи свернувшись, лежит белая собака с красными ушами.

Вакса в лазит на стол и неотрывно смотрит на пламя в той комнате, глаза ее разгораются ответным огоньком цвета наперстянки. Кошка оглушительно мурлычет.

— Я прошу совета, — сдавленным голосом говорит бабушка. Прялка продолжает гудеть. Женщина за нею — безучастна.

— Я, я… нижайше прошу совета, — говорит бабушка. Я смотрю на нее потрясённо — по бабушке всегда чувствовалось, что гордыня — непреодолимый грех. И вот так — «нижайше прошу». Воистину — унижены будут гордые…

У меня вываливаются из рук ножницы и с лязгом падают, вначале на стол, а затем на пол.

Женщина за прялкой с силой толкает колесо, поворачивается к нам, откладывает веретено и встает со стула; за её спиной виднеется низенький длинный стол — он уставлен игрушками и маленькими чашечками.