Генерал Деникин - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Черкасов-Георгиевский cтр.№ 15

Юнкерами назывались как учащиеся юнкерских, так и военных училищ. В общем, юнкер военно-училищного курса Киевского юнкерского Антон Деникин чувствовал себя не второсортнее претендовавших на элитарность бывших кадетов. А среди юнкеров, поступивших в Киевское на обычный курс, он в числе своих девяноста товарищей являлся птицей высокого полета.

Училище было в старинном крепостном здании, глядевшем окнами с пушечными амбразурами в поля, за которыми стелился Днепр. В этих сводчатых стенах-нишах замкнулась юнкерская жизнь, уличная воля которой выпадала лишь в отпускные дни. Оказавшихся здесь бывших гимназистов, студентов томили припечатавшие их неукоснительным распорядком казематы. Антона, с детства пристрастного к военному быту, режим не тяготил. Но и он в теплые ночи вместе с тоскующими новобранцами торчал в открытых амбразурах, вдыхая полевой ветер.

Некоторые не выдерживали. Спускались на жгутах из простыней вниз, а к утренней перекличке их вздымали наверх. На случай обхода дежурного офицера на кроватях самовольщиков лежали под одеялами отличные муляжи. Уходили в самоволку и лишенные увольнений. Эти вечерами пробирались назад через классные комнаты нижнего этажа, где юнкера допоздна сидели за самоподготовкой. Припало и Антону возвращаться из вылазки.

Постучал условленно Деникин в окно класса своего отделения. Быстро оно распахнулось, закинул он туда фуражку, шинель, штык, который юнкер должен носить по полной форме. Запрыгнул сам, приземлился за парту и уткнулся в книгу.

Теперь надо незаметно переправить в ротное помещение то, в чем и с чем выходил. С фуражкой, штыком нетрудно, но шинель придется тащить на виду. Накинул Антон ее на плечи, двинулся в роту. И вот несчастье – навстречу дежурный офицер.

– Вы почему в шинели?

– Что-то знобит, господин капитан.

Капитана, видимо, в юнкерах тоже «знобило», он отводит глаза, советуя:

– Вы бы в лазарет пошли.

– Как-нибудь перемогусь, господин капитан.

Уличенные самовольщики платили исключением из училища. Строгости были предельные, жестко наказывали даже за минутное опоздание из увольнения. А уж если кто-то в нем выпил, пиши пропало. За пьяное состояние сразу выгоняли, даже за «винный дух» – под арест и светил на выпуске «третий разряд по поведению». Героически выкручивались как могли. Если дежурный офицер не знал в лицо прибывшего под шафе из увольнения, за него на вечерней перекличке рапортовал кто-то из его друзей, что практиковалось и в российских военных училищах в конце XX века.

Не всегда везло. Как-то «подстав ни к» докладывал капитану Левуцкому:

– Господин капитан, юнкер Ромский явился…

Под пристальным взглядом дежурного его голос дрогнул и глаза забегали. Левуцкий мрачно произнес:

– Приведите ко мне юнкера Ромского, когда проспится.

Утром оба, ни живы, ни мертвы, стояли перед капитаном. Тот обратился к Ромскому:

Ну-с, батенька, видно, вы не совсем плохой человек, если из-за вас товарищ рискнул своей судьбой. Губить не хочу, ступайте.

Капитан ничего не доложил о случившемся по начальству. Он был бравым офицером, как и многие училищные педагоги, уже этим замечательно отличавшиеся от учительской шатии, под которой маялся в учениках Антон. Те «полупаралично» больше не привлекали, а отлучали от веры, царя и Отечества. Да и как юнкерам было не выпить? Им 18–23 года, на общем же юнкерском курсе бродили орлы и под тридцать лет. А в армии тогда по военным праздникам подносилась казенная чарка водки.

Все с пониманием относились к этому типичному грешку военных, но дисциплина по исполнению прямого приказа и чинопочитанию была на большой высоте. Другое дело, что ее устои юнкерские традиции немного подправляли. Обман, вредящий кому-то, считался подлым, но обманывать преподавателя на уроках и экзаменах дозволялось.

Шпаргалки, особенно по баллистике и химические формулы, писали на манжетах иль на листочках, выскакивавших из рукава на резинке. Отвечать Закон Божий выходили прямо с учебником. Для письменного экзамена по русской литературе каждый юнкер заранее заготовлял сочинение по определенному билету. Потом результаты общего творчества втихую раскладывали в парты по порядку билетных номеров. На экзамене, взяв билет, юнкер шел к месту, где его ждала соответствующая шпаргалка.

Грех было не дурить француза-преподавателя французского языка, который плохо помнил юнкеров в лицо. Асом здесь парил юнкер Нестеренко, отлично знавший французский. Он умудрялся отвечать преподавателю за троих, перевоплощаясь по-разному. То выходил в мундире с чужого плеча, то с подвязанной щекой, то катая леденец во рту, чтобы изменить голос. И надо же было случиться, что погорел он в «роли» Деникина.

Обычно Нестеренко читал по-французски и переводил с него умышленно с запинками, добывая товарищам неплохие 8–9 баллов по училищной 12-балльной системе. А тут забылся, понесся по французскому тексту с прекрасным произношением. Француз, приблизительно помня достижения Деникина в этой области, насторожился. Нестеренко-Деникин же и переводить начал, будто б родился в Париже.

Осенило подлинного француза… Он напрягся, выискал глазами всамделишного Деникина. Торжественно прошествовал к нему, взял его за рукав. По пути прихватил и Нестеренко. Повел их к выходу – наверняка, к инспектору классов! Деникин и Нестеренко лихорадочно переглянулись и взвыли:

Ваше превосходительство, не губите!

Весь класс речитативом взревел:

– Не-гу-би-те!

Остановился около дверей француз. Вдруг улыбнулся и отпустил юнкеров. Он-то, возможно, и впрямь родился в великолепном и великодушием Париже.

Удаль и бесстрашие за последствия всемерно уважались юнкерами. Особенно это демонстрировалось самоволками и рукопашными с «вольными», когда доходило и до применения штыков в глухих киевских предместьях. Выручка товарищей и юнкерская честь были превыше всего.

Кредо предельно воплощалось в принципе – не выдавать. Однажды товарищ Деникина избил доносчика, и его перевели в «третьеразрядники», какие могли рассчитывать на выпуске лишь на унтер-офицерские отличия. Тогда не только юнкера, а и некоторые училищные начальники встали за неудачника горой. Побитого же прижимали как могли.

Первокурсником Деникин по этому неписаному кодексу чести попал в крупную неприятность. Он относился к юнкерам не училищного курса без предвзятости, имел среди них приятелей. И вдруг те от него отвернулись, а их офицеры стали преследовать Антона при любом удобном случае, вплоть до доклада дежурному офицеру.

Дело в том, что «училищных» юнкеров, каким был Деникин, для классных занятий распределили по трем отделениям с особым составом преподавателей. По размещению же, довольствию, обмундированию и строевому обучению слили с юнкерами «юнкерского курса». Их офицеры и командовали первой ротой, куда входил Деникин, внезапно избранный мишенью.

Ни Антон, ни его «училищные» однокашники не могли понять причину отчаянной немилости. Наконец бывший приятель Деникина из противоположного юнкерского стана объяснил ему, что карают за оскорбление, которое тот им нанес. Якобы на вечерней самоподготовке, когда в отделение Деникина заглянул один из юнкеров «юнкерского курса», Антон сказал: