Генерал Деникин - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Черкасов-Георгиевский cтр.№ 108

За время начала наступления наладились и определились взаимоотношения А. И. Деникина и А. В. Колчака. В начале июня в Екатеринодар прибыли колчаковские делегаты из Омска на переговоры для установления единой Верховной власти и единого Верховного командования в России.

Лидеры белого юга России не сомневались, что первым должен стать Колчак. Его армия, казавшаяся мощнее деникинской, в это время широким фронтом двигалась к Волге. За адмиралом Колчаком были огромные пространства Сибири, крепкое население которой органически чуралось большевизма и было чуждо самостийности.

Колчак, тесно связанный с Европой, импонировал и русской эмиграции, и союзной дипломатии. Он телеграфно обсуждал проблемы с европейскими столицами. Остатки русских дипломатов, все русские колонии за границей ориентировались на белого адмирала. Деникину союзники посылали только военные миссии, а в Омске Франция, например, держала своего полноправного политического комиссара.

Деникин издал приказ, в котором говорилось:

«Я подчиняюсь адмиралу Колчаку как Верховному Правителю Русского Государства и Верховному Главнокомандующему Русских Армий».

24 июня 1919 года А. В. Колчак опубликовал свой акт о замене его в случае смерти А. И. Деникиным в должности Верховного Главнокомандующего. Так возродился этот российский пост, столь несчастливый для государя Николая 11, потом – для разных русских генералов, вплоть до Керенского.

На приоритете Колчака все сошлись, но в этом свете многие военачальники Деникина настаивали на первостепенном в наступлении царицынском направлении, что наиболее рьяно отстаивал воюющий здесь Врангель. Эти генералы будут считать страшной ошибкой Антона Ивановича его отказ от соединения с армиями Верховного правителя в районе Средней Волги. Они не подозревали, что еще в начале 1919 года в Омске спланировали нанесение главного удара войсками Сибирской армии в направлении Ижевск – Казань. Так Колчак решил, чтобы занять Москву раньше ВСЮР Деникина.

Такое «наполеонство» этих и других белых всероссийских вождей во многом подорвало Белое дело, в котором они были «сепаратистами», в данном аспекте не очень отличаясь от донских и кубанских самостийников.

Обретение Верховного правителя воодушевило, но крайне неприятно отразилось на деникинцах убийство председателя Кубанской законодательной Рады Рябовола в Ростове-на-Дону 27 июня 1919 года. Николай Степанович Рябовол, лидер «черноморских» кубанцев, украинских потомков запорожцев, сторонников автономии Кубани (в отличии от «линейцев» – русских потомков донских казаков, выступавших за «Единую, неделимую Россию»), был выпускником Киевского политехнического института, служил на железной дороге, с октября 1917 года возглавил Кубанскую Раду. Его застрелили неизвестные в военной форме в вестибюле ростовской гостиницы «Палас-отель».

В убийстве кубанские самостийники обвинили белогвардейцев, против них разразилась буря. На горячих трибунах осиротевшей Рады деникинское Особое совещание называли «коршуном, который ждет того времени, когда можно будет выклевать глаза Кубанскому краю и отнять у него землю и волю». Настаивали на отводе с фронта кубанцев, утверждая, что добровольческая армия «является виновницей Гражданской войны». Подытоживали: не преследуй она «целей насаждения монархизма, давно можно было бы окончить войну и примириться с большевиками, устроив в России народную республику…».

А. И.Деникин (третий слева в первом ряду) в освобожденном белыми Харькове

Недовольство среди кубанцев глубоко забродило, Деникин отмечал:

«Всякий подъем в казачестве мало-помалу угасал и притом безвозвратно, цели борьбы затемнялись совершенно, понятие о долге заслонялось чувством самосохранения, находившим простое и доступное оправдание в речах и призывах «народных избранников», с фронта началось повальное дезертирство, не преследуемое кубанской властью. Дезертиры свободно проживали в станицах, увеличивали собою кадры «зеленых» или, наконец, находили покойный приют в екатеринодарских запасных частях – настоящей опричнине, которую путем соответственной обработки Рада готовила для своей защиты и к вооруженной борьбе против главного командования».

Как бы не складывалось и трагично не будет, а Белая армия праздновала, вступая тем летом в города. Нигде белогвардейцев не встречали так трогательно, как в Харькове.

В этом городе дядя автора этой книги, бывший белый офицер, доживал свой советский век в 1960-х годах. И теперь я понимаю, что он, возможно, «дышал» теми харьковскими преданиями. Однажды на уединенной прогулке по заросшей садами городской окраине он, совсем седой, но все еще кудрявый, вдруг со вспыхнувшими голубыми глазами сказал мне о своей жене – харьковской красавице:

– Что хотел, то взял – дворянку!

Она, моя тетя Лила, была в тот июнь 1919-го барышней… О такой прекрасно написал в своих воспоминаниях шагавший тогда полковником по улицам Харькова генерал Б. А. Штейфон:

«Двигаясь по Екатеринославской улице, мы подходили к зданию главной таможни. Я случайно заметил, как на балкон таможни вышла барышня-подросток. Она вышла на балкон, по-видимому, без всякой цели и, выйдя, смотрела в противоположную от нас сторону. Нас она не замечала. В эту минуту заиграла музыка дроздовцев. Барышня обернулась. В одно мгновение на ее лице отразилась целая гамма чувств: удивление, радость, экстаз. Она буквально застыла с широко раскрытыми глазами. Затем всплеснула руками и бросилась в комнаты. Вероятно, сказать домашним о нашем проходе. Они махали руками, платками, что-то кричали. Милая барышня одновременно и смеялась, и махала нам своим платочком, и утирала им глаза.

Больше никогда я не встречал эту барышню, но и теперь, много лет спустя, она, как живая, стоит перед моими глазами. Вся беленькая, она так ярко олицетворяла белую радость белого Харькова…»

Ныне конец XX века на дворе, и много уж лет минуло с тех пор, как доживали в СССР люди, помнившие, чтившие «белый Харьков». Я – только о тех, кто нес белую память на нашей земле, не о закордонных. Я о тех, кто будто б истлевшую белую сирень прижимал к сердцу среди населения, для которого Белая страничка нашей истории была сплошь черной или совершенно пустой.

Такими были мои харьковские родственники, среди каких особым благородством и смирением светила старшая сестра моего дяди и отца – тетя Тоня, бывшая фронтовой сестрой милосердия в Первую мировую войну.

Таким оказался бывший белогвардейский офицер, дравшийся и у Врангеля, ставший широко известным пушкинистом в СССР Н. А. Раевский. Я разыскал его для своей книги о писателях в 1980-х годах в Алма-Ате. В ту книгу не вошло, что господин Раевский, отступив с белым бароном, попался чекистам в Праге с приходом туда в 1945 году советских войск. Отсидел в минусинских лагерях и все же не унывал в свои алма-атинские девяносто лет. О «белом» Николай Алексеевич говорил с таким же блеском в таких же голубых глазах, как мой дядя о своей харьковской барышне-невесте…