На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914-1918 - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Черныш cтр.№ 81

Вот как и при каких обстоятельствах был ранен и вывезен начальник 3-й пехотной дивизии полковник М. Г. Дроздовский ^[265]. Я – единственный свидетель тому и первый с поручиком Кулаковским оказали Дроздовскому помощь – вывезли его с места ранения и дали возможность скоро попасть на перевязочный пункт на ст. Пелагиада. Все, что приходилось мне по этому поводу слышать и даже читать, сильно расходится с изложенной истиной. Вероятно, ошибки вкрались уже потом в составлявшиеся реляции и донесения о бое 31 октября и ранении Дроздовского.

Отправив начальника дивизии, я остался один, как перст, на поле боя, явившись естественным и законным его заместителем, ибо старший из командиров полков, полковник Витковский был неизвестно где и, конечно, об убыли начальника дивизии ничего не знал. Я продолжал прежний путь. Туман рассеялся, и мне теперь стала видна и ясна вся картина происходящего вокруг. Влево, куда я все продолжал всматриваться, я увидел, наконец, отходивший офицерский батальон. Он сохранил до некоторой степени порядок и отходил примерно по тому пути, как он 23-го из резерва двинулся к Казенному лесу. Длинная большевицкая цепь шла частью за ним, а частью прямо на меня. Батальон делал попытки задержаться. И тогда останавливалась и вся длинная большевицкая цепь. Но откуда-то сзади нее появился эскадрон конницы, который нагайками понуждал остановившуюся цепь продолжать наступление. Дальше, в тылу у нас – там, где была большевицкая позиция, атакованная и взятая нами 22 октября, собирались какие-то наши группы, появилась батарея (1-я), туда отходил и офицерский батальон. Можно было думать, что там кто-то из начальствующих лиц устраивает отходивших и, видимо, готовится остановить наступление противника. Вправо от меня, на пригорке, почти у самого полотна железной дороги откуда-то появился самурский пулемет и один офицер с ним, поблизости никого не было. Этот пулемет тотчас открыл огонь и так и строчил, почти не прекращая его. Он обстреливал то, что было перед самурцами, и правее. Мне это не было видно. Я лишь заметил, что большая часть большевицкой цепи, что шла на меня, вдруг повернула круто вправо, в сторону самурцев. Очевидно, там противник получил удар. Но это продолжалось короткое время, и самурцы отходили, взяв влево и смешавшись с корниловцами. И те отходили, потеряв убитым своего командира, полковника Индейкина. Самурцы вышли из боя к с. Михайловскому. В этот момент мой ординарец привел моего коня, я сел на него и направился на тот бугор, где, как я сказал, кто-то собирал и устраивал правое крыло дивизии. Когда я туда добрался, встретил там Витковского и доложил ему об убыли начальника дивизии. Он уже от кого-то узнал об этом несколько ранее.

На возвышенности у ст. Пелагиада, откуда открывался большой обзор к югу почти до самого монастыря, устраивался офицерский батальон и большая часть 2-го офицерского полка и стояла на позиции 1-я батарея (полковника Туцевича ^[266]). Цепи противника надвигались. Мы отправились на станцию.

Отсюда уходили последние поезда и в числе их поезд с ранеными. Среди последних был и полковник Дроздовский. Мы подошли к вагону и простились с ним. Он был уже хорошо перевязан и выглядел бодро.

Минут через 15 на станции оставался лишь один состав и прибывшая для пополнения 4-го пластунского батальона маршевая сотня под командой офицера. Этой сотне приказано было выдвинуться несколько вперед и занять позицию для прикрытия станции. Противник между тем на всем фронте продолжал наступление, в общем направляясь на станцию. А нам не везло: в тот момент, когда густые цепи большевиков были в расстоянии 800–1000 шагов, к нашему несчастью, снова густой туман заволок все и скрыл противника. Когда вскоре опять он поднялся, большевики были уже близко и открыли бешеный огонь по нашей импровизированной позиции. Потрясенные ранее морально наши остановленные части не выдержали и стали покидать позиции. 1-я батарея сразу оказалась под ружейным огнем, потеряла своего командира, полковника Туцевича, раненым (в грудь навылет) и вынуждена была сняться и уходить. Маршевая сотня пластунов оказалась наименее стойкой; едва противник открыл огонь по станции, как она снялась и стала «энергично» уходить вслед за последним, тронувшимся в это время со станции поездным составом, причем некоторые из наиболее «храбрых» молодых казаков словчились даже влезть на вагоны. Мы со штабом вынуждены были уходить со станции. Противник к ней подходил и обстреливал нашу довольно большую группу. Пластунская сотня нас нагнала и имела склонность даже обогнать, однако усилиями конвойных и моих мы заставили ее остановиться и отходить, прикрывая наш отход, в порядке, уступами. Долго это не удавалось наладить, но все же, в конце концов, я добился этого, правда, и огонь противника ослабел значительно. Грустно было видеть, с какой робостью, растерянностью, а иногда и трусостью казаки маршевой сотни – народ молодой, еще не «нюхавший пороха» – останавливались после не команды, конечно, а многочисленных сильных наших окриков и угроз немедленной расправы. Не обошлось тут дело и без комических номеров. Были случаи, когда части сотни останавливались у небольших мостиков в полотне железной дороги, и вот на наши указания и окрики «применяться к местности» некоторые казаки залезали под мост и боялись оттуда высунуть нос. Один казак, молодой, здоровый, обгоняя всех, особенно как-то спешил уйти и обратил наше внимание. Я окриком остановил его. Тогда он сказался раненым. «Куда же ты ранен?» – с удивлением спросили мы. Он указал на ступню ноги. Мы так и расхохотались: пуля угодила ему в самый каблук сапога и торчала из него наполовину, впившись головной частью в грубую кожу каблука. Потерь в сотне не было, но у нас в штабе, в конвое были. На моих глазах был убит ординарец, юнкер, молодой, красивый, еще совсем мальчик. Пуля угодила ему в затылок. И он, убитый наповал, опрокинулся на седле и готов был снопом свалиться, но был поддержан соседними всадниками и так уже мертвого его и везли. Мне особенно жаль было этого чудного юношу: он отличался необычайной красотой и идеальной исполнительностью и усердием на службе.

День между тем перевалил за полдень, а мы все отступали. Противник отстал и был уже почти вне сферы огня, но все же продолжал нас преследовать, особенно когда наши части делали попытки к остановкам. Все, что осталось от двух весьма слабого состава полков и двух батальонов, отходило в двух группах: вдоль лощины с ручьем, идущей почти параллельно железной дороги, отходил офицерский батальон и все, что к нему пристало (большая часть 2-го офицерского полка и инженерная рота); эту группу противник наиболее сильно преследовал и она имела наибольшую отступательную энергию, так сказать; другую группу составили самурцы и все, что к ним пристало, – пластуны, часть стрелкового батальона и все пять батарей; она отходила от с. Михайловское правее (если стать тылом к противнику) железной дороги.