Впрочем, Рузвельт не вступал в открытый спор с предшественником, считая это попросту излишним. Рой Дженкинс с полным основанием пишет: «Улыбка избранного президента, внешне выражавшая согласие, означала только… что он принимает во внимание то, что было сказано. Гувер был не первым и тем более не последним, кто проявил подобное непонимание Рузвельта. ФДР избегал конфронтации столь долго, сколько он был в состоянии это делать»
.
Но встречи были не такими уж мирными. Во время второй аудиенции уходящий президент предложил избранному совместно выступить перед какой-нибудь аудиторией, чтобы продемонстрировать преемственность власти. Улыбавшийся Рузвельт просто не прореагировал на это предложение. Вслед за этим Гувер ему «отомстил». Когда Рузвельт прощался, он вежливо сказал, что Гувер, если пожелает, может нанести ему ответный визит, на что услышал: «Мистер Рузвельт, когда вы пробудете в Вашингтоне столь же долго, как я, вам станет известно, что президент Соединенных Штатов никого не навещает». Это был холостой выстрел отставного политика — Гуверу оставалось пребывать в Белом доме последние недели.
* * *
Становилось ясно, что «Новый курс» должен стать таковым в полном смысле слова и что его должны проводить совершенно новые люди. «Мозговой трест» при прямом и руководящем участии будущего президента занялся прежде всего вопросом кадров.
Одно должностное лицо было определено изначально — вице-президент Джон Гарнер, избранный в «связке» с Рузвельтом. Это была довольно бесцветная фигура. Гарнер сознавал, что без компромисса с Рузвельтом он никак не смог бы попасть на весьма высокий, хотя и скорее демонстративный, нежели активно действующий, пост в федеральной исполнительной власти. Гарнер заверил Рузвельта, что не будет вмешиваться в решение важных политических вопросов, и на протяжении первого и второго четырехлетий рузвельтовского президентства выполнял это обязательство. Он, правда, серьезно расходился с Рузвельтом в оценках положения, стоял на значительно более консервативных позициях, но до поры до времени держал свое мнение при себе, не высказывая его официально. Это вполне устраивало Рузвельта и его «мозговой трест».
Остальных членов команды необходимо было определять на должности, хотя в отношении некоторых решение было известно заранее. В первую очередь это касалось личных помощников Рузвельта.
Главным из них стал, естественно, Луис Хоув. Ему предстояло получить резиденцию в Белом доме рядом с президентом. Он, как и ранее, был верным другом и советчиком, в полной искренности и откровенности которого президент был убежден. У Хоува, однако, имелся серьезный недостаток — по мнению Рузвельта, он был плохо знаком с экономическими проблемами, столь важными в это переломное время
.
Столь же верной помощницей являлась Элеонора. Она давно уже вела свою, отдельную от супруга, личную жизнь, но оставалась его близким другом. Пользовавшаяся влиянием и авторитетом в прогрессивных кругах, в частности в организациях женщин и афроамериканцев, Элеонора служила крепким связующим звеном с теми слоями, которые новый президент стремился привлечь на свою сторону, не вступая с ними в непосредственное общение. Позже, когда ее супруг приступит к исполнению президентских функций, она станет вести ежедневную газетную рубрику «Мой день», которая будет перепечатываться многими газетами и окажется авторитетной для массы американцев.
Еще одним заранее предсказуемым членом группы личных помощников стала секретарь Рузвельта еще с 1920-х годов Мисси Лихэнд. Исправно выполняя технические функции, Мисси — пожалуй, к удивлению других помощников и тем более «мозгового треста» — играла и более серьезную роль. Теперь уже женщина средних лет, но сохранившая красоту и обаяние, хотя и рано поседевшая, жившая в доме Рузвельтов с 1928 года и пользовавшаяся полным доверием не только Франклина, но и Элеоноры, Мисси была и приятной собеседницей в непродолжительные минуты отдыха, и советчицей в политических вопросах. Рузвельт, по единодушной оценке работавших у него людей, прислушивался к ее мнению, считая, что она выражает позицию «обычного человека».
Наряду с этими людьми в состав личного кабинета президента вошли журналисты Стив Эрли и Марвин Макинтайр, которые при освещении в прессе избирательной кампании Рузвельта проявили себя как умелые и верные исполнители.
Затем начался подбор членов правительства. Особое внимание Рузвельт уделил посту государственного секретаря, учитывая, что кризис привел к обострению международной обстановки, а внутренние экономические дела невозможно было решить без учета внешних факторов. Новый президент рассматривал госсекретаря как своего реального первого помощника, пренебрегая тем, что формально таковым по Конституции США должен был являться вице-президент. Несколько кандидатур было отброшено, прежде чем Рузвельт согласился выдвинуть на этот пост Корделла Халла. Поначалу этот выбор казался странным, так как у Халла не было значительного внешнеполитического опыта.
Однако уже в ближайшие месяцы полностью подтвердилась правильность прогноза президента и его советников — Халл продемонстрировал умение видеть развитие мировых событий, по крайней мере в ближайшей перспективе, объединять сами события и реакцию на них США в единый комплекс, в котором увязывались наиболее целесообразные с точки зрения администрации подходы и решения и здоровое упрямство в отстаивании своей позиции, от которой Халл отказывался только тогда, когда его убеждали, что он допустил просчет. Примером такого рода просчета была долголетняя установка министра на сохранение курса свободной торговли, которая в предвоенных условиях приходила в противоречие и с государственными интересами США, и с личными намерениями президента. Скрепя сердце Халл был вынужден согласиться с принципом жесткого государственного контроля внешнеторговой деятельности, на котором настаивал Рузвельт.
Халл отлично понимал, что в критических условиях 1930-х годов, как и позже, во время Второй мировой войны, основные внешнеполитические решения принимаются не в Госдепартаменте, а в Белом доме. Халл оказался самым большим «долгожителем» среди руководителей внешнеполитического ведомства США, прослужив на этой должности почти 12 лет.
Пост министра финансов был вначале предложен известному эксперту Демократической партии по валютно-денежным вопросам сенатору Картеру Глассу Занимая по монетарным делам ортодоксальную позицию, Гласе поставил вопрос, не намеревается ли новая администрация встать на путь инфляции. Рузвельт, несколько раздраженный тем, что ему ставят предварительное условие, дал инструкции Моли для разговора с Глассом: «Что касается инфляции, можете сказать, что мы не собираемся выбрасывать идеи в окно только потому, что их обозвали инфляцией. Если Вы чувствуете, что старикан не желает идти вместе с нами, не давите на него»
.
Гласе действительно не поступился принципами и отказался войти в правительство. Пост министра финансов был предложен Уильяму Вудину — богатому нью-йоркскому бизнесмену, щедро финансировавшему избирательную кампанию Рузвельта. Помимо того, что он хорошо знал проблему изнутри, его назначение укрепило контакты президента с Уоллстрит и было благожелательно встречено почти всеми демократами, связанными с крупным капиталом.