Печатное слово производило на ребенка магическое впечатление. В восемь лет он «основал собственный журнал», нарисовав для него цветную обложку и заполнив несколько страничек собственными сочинениями. С неменьшим усердием Лева с семи лет помогал отцу вести конторские книги и заниматься бухгалтерией, в чем скоро оказался сильнее самого Давида.
Мальчик был сильным и ловким, но обычные детские уличные игры его привлекали мало. Зато отчасти физические, отчасти умственные «розыгрыши» позволяли и взрослым и детям смореть на него как на «проказника». Потомки односельчан вспоминают рассказы, как Лева охотился на пауков-тарантулов, а затем на грызунов, за уничтожение которых земство платило по копейке за штуку. Чтобы получить деньги, необходимо было предъявить лапки животного. Вначале принимались и хвосты, но хитрецы научились вырезать некие подобия хвостов из шкурки, получая по десятку «хвостов» из одного зверька. Хитрость вскоре разоблачили, и детям пришлось от своей выдумки отказаться.
[25]
К «официальному» начальному образованию Лев Бронштейн приступил в 1886 году в громоклеевском учебном заведении, то ли школе, то ли хедере, где, кроме элементарных религиозных знаний, его обучали русскому языку и арифметике. Первый учитель ребе Шуфер помог ему лучше овладеть навыками осмысленного чтения и письма. «Я сохраняю… о моем первом учителе благодарное воспоминание», — писал Троцкий.
[26] В девять лет Лев был отправлен родителями в Одессу для получения систематического образования. Выбор учебного заведения был предопределен двумя причинами.
Во-первых, в классическую гимназию еврею было попасть крайне трудно. С 1887 года, как раз перед тем как Льву предстояло поступление в учебное заведение, в гимназиях и реальных училищах была введена процентная норма для евреев, составлявшая 5–10 процентов. В Одессе — городе со значительным еврейским населением — она была максимальной. Тем не менее попасть в классическую гимназию ребенку с деревенским воспитанием было почти невозможно. Во-вторых, важное место в классических гимназиях занимало преподавание языков, в частности древних, а также гуманитарных предметов. Родители считали это ненужным излишеством. С их точки зрения, практичнее были реальные училища, дававшие более обширные знания по математике и естествознанию. В реальное училище и поступить еврею было легче.
Так Лева впервые попал в большой город, в один из самых ярких и оригинальных бытовых и культурных центров России — прекрасную приморскую Одессу, город неповторимого колорита и великолепного юмора.
Он сдавал экзамены в первый класс реального училища Святого Павла, но не проявил достаточного уровня знаний, чтобы преодолеть процентную норму: получил тройку по русскому языку, четверку по арифметике. Ребенка приняли в подготовительный класс, откуда он мог без серьезных проблем, разумеется, при высоком трудолюбии, перейти через год в первый класс.
Троцкий вспоминал: «Первые дни занятий в училище были сперва днями скорби, затем днями радости».
[27] Он пошел в школу в новеньком форменном костюме, за спиной был чудесный ранец, наполненный великолепным грузом образования: учебниками, пеналом с отточенными карандашами, ластиком и прочими атрибутами принадлежности к культурному сословию. Но вдруг случайный встречный, плохо одетый мальчик, на несколько лет старше его, остановился перед Левой, смачно отхаркался и плюнул прямо на главный предмет гордости — рукав чудесной формы «реалиста». Едва придя в себя от потрясения, Лев стал вытирать рукав сорванным листом каштана и только размазал грязь.
[28] Позже Троцкий найдет удобное «классовое» объяснение этому поступку — мальчик, мол, выместил на нем свое «чувство социального протеста».
[29] О том, что он подумал и почувствовал тогда, будущий марксист не считал нужным припоминать. Но он, безусловно, мыслил в то время иными, обычными человеческими категориями. Ребенок учился понимать, что существует, с одной стороны, просто людская злоба, зависть к более благополучному существованию, независимо от его причин, а с другой — горькая обида, связанная с ощущением крайней несправедливости.
В реальном училище вскоре все встало на свое место. На первом же уроке арифметики учитель поставил Леве пятерку и похвалил его перед классом. Вслед за этим последовала пятерка по немецкому языку, впрочем, не за знания, а за то, что у мальчика были чистые руки и он прилежно переписывал все, что было начертано на доске.
В Одессе Лев жил в семье уже известного нам Моисея Шпенцера. У Шпенцеров была хорошая библиотека, и Лев в полной мере мог пользоваться прекрасными книгами — русской и мировой классикой, популярными изданиями по естествознанию и т. д.
[30] Кроме того, как раз в это время Шпенцер занялся издательским делом, и в доме появились рукописи и типографские корректуры. Все это Лева читал с нескрываемым любопытством.
Постепенно Лев втягивался в школьную жизнь, не опаздывал на уроки, слушал учителей, прилежно выполнял домашние задания, вежливо раскланивался с учителями и благополучно переходил из класса в класс. Во втором классе Лев с группой одноклассников затеял издание рукописного журнала, чем поделился со Шпенцером, который даже придумал для него название «Капля». В том смысле, что журнал внесет свою каплю в литературное море. Первый номер открывался стихотворением «Капелька чистая», написанным Львом. Инициаторы показали продукт своего творчества учителю русского языка Крыжановскому, к которому относились с доверием. Последний, прочитав стихотворение, мигом вычислил автора и сказал Льву, что мысль-то у него хорошая, но правил стихосложения он не знает, и вместо намеченного параграфа грамматики стал рассказывать о дактиле и других тайнах стихосложения.
[31]
Возникали увлечения девочками, но детские влюбленности столь же быстро исчезали, как и зарождались. Немалым событием стало обнаружение у Льва близорукости. Когда доктор распорядился, чтобы он носил очки, радости не было предела. Очки, по его мнению, придавали значительность. Он представлял, как появится в очках в Яновке. «Но для отца очки оказались невыносимым ударом. Он считал, что все это притворство и важничанье, и категорически потребовал, чтобы я снял очки». В результате в родном углу очки пришлось носить тайком.
[32]
Особую мужественность чувствовал Лев на летних каникулах. Сбрасывая с плеч дисциплину, которая его все более тяготила, он ездил на лошади, а потом и на двухколесном велосипеде. Это новое средство передвижения не было подарком родителей. Велосипед изготовил тот же местный умелец, механик отца Гребень, который когда-то подарил мальчику склеенный вагон.