Сразу после завершения «Долины ужаса» Дойл отправился в долгое путешествие. Еще весной 1913-го правительство Канады приглашало его посетить заповедник Джаспер-парк в Скалистых горах и в качестве почетного гостя совершить турне по Канаде. Тогда он не принял предложения из-за занятости и семейных дел (Джин-младшая была еще мала), теперь решился ехать вместе с женой. Присматривать за детьми осталась Лили Лоудер-Симмонс. 20 мая Дойлы отплыли из Саутгемптона на лайнере.«Олимпик», принадлежащем компании «Белая звезда». Писатели – народ обычно суеверный. Очень многие на месте доктора Дойла предпочли бы другой пароход. Он суеверен не был (или надеялся на доброту Джона Сириуса) и спустя неделю благополучно прибыл в Нью-Йорк.
Канадцы расщедрились по отношению к почетным гостям: для писателя были выделены специальный поезд и специальный пароход для плавания по Великим озерам. Но сперва Дойлы провели неделю в Штатах. В отеле «Плаза» доктора осаждали бесчисленные репортеры. Американские газеты писали, что он очень молодо выглядит, а его жена необыкновенно красива; ей даже дали прозвище «Солнечная леди». Был, правда, и весьма неприятный инцидент, связанный с женщинами.
В начале года в Лондоне суфражистки осуществили ряд погромов. Они не просто били какие-то обыкновенные витрины, а уничтожали произведения искусства – эти инциденты получали широкую огласку не только в Англии, но и по всему миру; так, газета «Утро России» в марте 1914-го сообщала: «В национальной галерее суфражистка Ричардсон сильно повредила ценную картину Веласкеца „Венера“». За полгода Ричардсон шесть раз отбывала тюремное заключение за подобные поступки; когда ее судили за порчу «Венеры», она заявила суду, что, как только ее выпустят, она вновь придет в музей и изуродует еще несколько картин. (С февраля 1914-го почти все музеи в Англии из-за угроз Ричардсон были на неопределенное время закрыты!) Соратницы Панкхерст разбивали стекла в общественных зданиях, лили серную кислоту в почтовые ящики. Общий материальный ущерб от их деятельности исчислялся сотнями тысяч фунтов – это если только считать крупные повреждения, которые они нанесли строениям, железным дорогам, историческим памятникам и музеям. Когда сама Панкхерст была в очередной раз арестована при произнесении зажигательной речи, женщины отважно бросились на ее защиту, осыпая полицейских ударами палок и разбивая об их головы цветочные горшки.
Перепуганные мужчины организовали против суфражисток свой митинг, на котором Дойл произнес довольно резкую речь и, в частности, обмолвился, что в Штатах за такие штучки их могли бы линчевать. Суфражистки объявили его своим врагом. Его почтовый ящик был дважды облит кислотой – пришлось поставить полисмена для охраны. Когда он выступал в одной из церквей по поводу реформы бракоразводного законодательства, они пытались ворваться туда. Это доктора особенно обозлило – он старался улучшить положение женщин, а они набрасывались на него. Уже говорилось о том, что их методы борьбы за свои права Дойл считал абсолютно неприемлемыми, дикими и глупыми. «Венера»-то чем перед ними провинилась? Дойл конечно же вспоминал сцену из своего «Михея Кларка», где обезумевшие фанатики-пуритане громят храм и призывают сжигать театры. Но он, видимо, забыл, что эти фанатики – в соответствии с его же концепцией – в конечном итоге были выразителями общественного прогресса.
Еще раз подчеркнем, что негодование Дойла вызывали методы суфражисток, а не их цели. Биографы часто ссылаются на слова Джин Дойл (старшей) о том, что ей не нужно никакого избирательного права – она и так счастлива, – и делают вывод о том, что Конан Дойл на основании этого заявления своей жены решил, что в избирательных правах не нуждаются все женщины. Можно подумать, он больше никогда ни с какими женщинами не разговаривал и во всем полагался на мнение жены! Его художественные тексты и некоторые письма, которые мы уже рассматривали, говорят об обратном. Тем не менее американская пресса разместила ряд статей, в которых Дойла позиционировали как врага женщин – якобы он призывал к их линчеванию. Дойл дал краткое интервью, в котором разъяснил свою позицию; на сем инцидент был более-менее исчерпан.
Программа была чрезвычайно насыщенная, ни минутки свободной. Доктор с женой осмотрели нью-йоркские небоскребы, были на завтраке в упомянутом Обществе пилигримов, где Джозеф Чоу, бывший посол США в Великобритании, произнес речь в честь Конан Дойла и назвал его «самым знаменитым среди живущих ныне англичан», сходили в театр посмотреть на американских звезд Джона и Этель Бэрримор, сходили на бейсбольный матч, ездили в сопровождении Бернса на остров Кони-айленд (газеты писали, что в парке развлечений доктор Дойл вел себя «как большой ребенок») и побывали в тамошнем полицейском участке, приняли участие в открытии летнего сада «Плаза», присутствовали на нескольких торжественных обедах у официальных и частных лиц. Однако самое большое впечатление на Дойла – если не считать американских такси, к которым он никак не мог приноровиться и потерял в них две шляпы, – произвело посещение нью-йоркских тюрем. Обедами-то он и дома был по горло сыт, а тут – новые впечатления.
Сперва Бернс повел его в тюрьму Тумбс – мрачное здание, расположенное в самом центре города: «Я ходил по нему с некоторым чувством стыда, так как не можешь не испытывать его, встречаясь с человеческим страданием, которого ты не в силах облегчить» (невиновный Оскар Слейтер сидел в тюрьме, и Дойл не забывал об этом ни на минуту). Потом доктор, сопровождаемый все тем же Вергилием-Бернсом, отправился в знаменитейший Синг-Синг – в тот день как раз приехали артисты мюзик-холла, чтобы выступить с концертом перед заключенными: «Бедняги, вся эта вымученная, вульгарная веселость и кривлянье полуодетых женщин, должно быть, вызвали в их душах странную реакцию!» Дойл нашел, что среди заключенных много людей явно невменяемых; с другой стороны, у многих были «разумные и хорошие лица». Ему хотелось хоть на несколько минут ощутить себя узником: по его просьбе его заперли в камере-одиночке, потом усадили на электрический стул. К концу экскурсии он был очень подавлен. В беседе с начальником тюрьмы он признался, какое угнетающее воздействие на него произвело все увиденное; начальник отвечал, что его тоже это не радует, но ничего не поделаешь. Журналисты допытывались у Дойла, не собирается ли он написать рассказ о приключениях Холмса в Нью-Йорке (о «Долине ужаса» они слышали, но не читали – она начнет публиковаться лишь в сентябре, а в Штатах выйдет отдельной книгой в 1915-м и будет иметь там огромный успех); он вежливо отвечал, что не исключает этого – и действительно думал о подобном сюжете. 2 июня Дойлы отбыли из Штатов в Канаду.
В Монреале Дойл принял участие в дискуссии о канадской литературе. Затем началось путешествие. Канадцы не обманули: гостям был предоставлен пульмановский вагон (гостиная, столовая, спальня, все возможные удобства), в котором они за месяц проехали 3 тысячи миль – от Монреаля до заповедника Джаспер-парк на самой границе с Британской Колумбией. Они посетили Виннипег, Эдмонтон, Оттаву; видели легендарную Тикондерогу, Ниагарский водопад и Великие озера. Были на приеме у генерал-губернатора Канады. Ночевали в вигвамах, удили рыбу, катались верхом, опять ходили на бейсбол – доктора чрезвычайно заинтересовал этот новый для него вид спорта. В каждом городе повторялось примерно то, что было в Нью-Йорке – завтраки, обеды, спичи, интервью, – только канадские репортеры были гораздо тише и деликатнее, чем американские. Разумеется, доктора интересовали индейцы; в городке Солт-Сент-Мери он побывал на уроке в индейской школе. Его привел в восторг канадский лось – «пугливый скиталец безлюдных пространств»; такой же восторг вызвали зерновые элеваторы, построенные по последнему слову техники. Канада понравилась ему еще больше, чем Штаты: всё здесь было такое величественное, спокойное – как спящий медведь – флегматичные люди, громадные прерии, леса голубых елей. Доктор восхищался энергичными и трудолюбивыми фермерами, но не мог представить, как бы он сам жил в таком уединении, в такой глуши – ему казалось, что он бы сошел с ума, несмотря на существование телефонов и радио.