Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - читать онлайн книгу. Автор: Лев Хургес cтр.№ 44

Собрались мы около радиорубки. Курцы ^[115] отчаянно курят, а мы все удивляемся тому, что до сих пор живы. Вдруг на палубу головного эсминца снова выходит «наш» офицер, и на мачтах появляется сигнал: «Следовать за мной». Эсминец круто поворачивает налево, и мы двигаемся по направлению к Испании. Вновь ожили надежды на спасение, но все мы пока еще боялись в это верить, а вдруг это очередная провокация фашистов: подведут нас к Картахене и расстреляют там, чтобы разрушить не фашистскую Ла-Пальму, а главную военно-морскую базу Республики – Картахену. От этих негодяев ведь всего можно ожидать.

В свое окончательное спасение мы поверили только тогда, когда при подходе к молу Картахены нам услужливо открыли боны, а на мачтах наших конвоиров взвились красно-желто-фиолетовые флаги. Радостными криками «Ура!», «Вива!», «Салуд!» приветствовали мы все заход в Картахену. Пожалуй, человеку, не побывавшему в нашей шкуре, трудно представить себе радость людей, столько времени глядевших в глаза неизбежной смерти. Все обнимают друг друга, у многих на глазах слезы. Вот уже мы проходим боны Картахенской гавани и, как герои, следуем мимо кораблей военного флота, так и не вышедшего, несмотря на все уверения Москвы, в море нас встретить, а в случае нужды и защитить. Ведь не будет большим преувеличением сказать, что от нашего груза в значительной степени зависела судьба борьбы испанского народа с фашистами, а тем не менее, вместо того чтобы любой ценой провести наш транспорт через самое опасное место, весь мощный флот Республики спокойно отстаивался в тихом порту Картахены. Но зато уж теперь корабли не жалели ни меди оркестров, ни холостых залпов артиллерии на торжественную встречу героев, прорвавших железное кольцо фашистской блокады, как впоследствии выразился один из высокопоставленных чиновников флота.

Встреча, действительно, была впечатляющей. Стреляло все, что могло стрелять: и береговые батареи, и артиллерия всех калибров на кораблях, стрелял каждый, у кого в руках было что-либо стреляющее, а у кого ничего такого не было, то хоть подбрасывали вверх (а иногда и в море) свои головные уборы. От криков: «Вива!», «Салют!» буквально дрожал воздух, а уж корабельные оркестранты и подавно не жалели своих легких.

И вот, после не очень продолжительных маневров, мы у причала! Трудно себе представить, с каким нетерпением ждали мы все возможности наконец-то ступить на твердую землю, под которой уже не будет 5000 тонн взрывчатки. Как долго тянулись эти последние минуты швартовки!

«Братцы! – воскликнул вдруг один из наших добровольцев, – гляньте-ка! А ведь наши-то здесь уже есть!», – и показывает рукой на ослепительно сияющую в лучах солнца белую стену портового пакгауза, на которой углем, метровыми буквами, аккуратно выведены три родные русские буквы, столь любимые у нас дома нашими «стенографистами». Наверное, с меньшим вожделением смотрели любители искусств на «Сикстинскую Мадонну» в Дрездене, чем мы на эту надпись. Значит, мы здесь не одни, значит, наши есть и здесь.

Чуть позже, когда пароход пришвартовался к стенке, мы, наконец, смогли после одиннадцати суток путешествия на нервах ощутить под ногами твердую землю, к тому же не начиненную взрывчаткой.

Только я сошел на берег, как кто-то сзади обнял меня за плечи: «Лева!». Оборачиваюсь. Мой старый московский приятель, радист-коротковолновик Леша Перфильев, который исчез из Москвы около месяца тому назад, заявив дома, что едет в длительную командировку на Дальний Восток. Обнялись. Вижу, что он чем-то очень расстроен. «В чем дело?» – спрашиваю я. Тут только я обратил внимание на его несколько необычный вид: с Лешей мы дружили уже несколько лет. Я его всегда видел уравновешенным, жизнерадостным парнем, увлеченным радиолюбителем. Правда, он был несколько не по-современному скромен и застенчив, но всегда участвовал в наших компаниях, не отказывался иногда и в норму заложить. Но здесь передо мной стоял совсем другой Леша: необычно бледный, с какой-то растерянностью во взгляде, он выглядел намного старше своих двадцати четырех лет, а самое главное, чувствовалось в нем какое-то душевное смятение.

Дрожа и чуть ли не заикаясь, он наклонился ко мне и стал громко шептать на ухо: «Лева, ты себе не представляешь, что здесь делается! Каждую ночь бомбежки. И какие! Особенно в эту ночь: тридцать хункеров (он уже говорил не «юнкеров», а, как в Испании, «хункеров») не переставая бомбили город. Когда я согласился сюда поехать, то у меня и в мыслях не было ничего подобного. Зачем я сюда поехал! Неужели не удастся отсюда живому выбраться?..» Таков был примерно лейтмотив его причитаний. (Впоследствии Леша довольно быстро вылечился от своей бомбобоязни и показал себя очень квалифицированным и храбрым солдатом-радистом. Леша приехал ненамного раньше меня на пароходе «Мар Бланко», сопровождая груз самолетов и танков, за что 16 декабря 1936 года, в одном списке со мною, был награжден орденом Красной Звезды ^[116]. Он почти до конца войны работал радистом на морской базе в Картахене. По возвращении на родину Леша остался на военной службе в отделе технических средств пропаганды в Политуправлении РККА. Умер он в 1975 году в звании полковника, в Москве).

Я постарался его успокоить, но, откровенно говоря, у самого-то кошки скребли на душе: уж больно страшен оказался переход от мирной жизни в Москве к этому рейсу на пороховой бочке с зажженным фитилем. Судя по настроению Леши, здесь тоже был не сахар. Буквально через несколько минут после того, как я ступил на твердую землю, раздались орудийные залпы, но уже не в честь нашего благополучного прибытия, а самые настоящие боевые залпы по прилетевшему фашистскому самолету-разведчику. Тут уж и мои нервы не выдержали: очухались мы только километрах в полутора от порта, в бомбоубежище-пещере, битком набитой женщинами и детьми.

Фашистский разведчик летел на большой высоте, зенитчики в него, конечно, не попали, а он, сбросив бесприцельно несколько небольших бомб, вскоре убрался восвояси. Бомбы эти никому вреда не причинили, но прилетел фашист неспроста, по-видимому, его послали выяснить – прибыл ли наш пароход с боеприпасами, а если он его заметил, то ночью надо ждать большой бомбежки, уж больно заманчива цель.