Одиннадцать месяцев провел Карл в Демотике, предаваясь полнейшей бездеятельности. Праздность сия, пришедшая на смену почти нечеловеческим усилиям, в конце концов превратила его притворную болезнь в настоящую. Вся Европа почитала его уже погибшим. В Регентском Совете, установленном им при отъезде из Стокгольма, даже не вспоминали про него. Сенат в полном составе явился к сестре короля принцессе Ульрике Элеоноре и просил ее восприять регентство во время отсутствия брата, на что и воспоследовало ее согласие. Однако, когда попытались принудить оную принцессу к замирению с царем и датским королем, которые теснили Швецию со всех сторон, она, вполне резонно полагая, что брат ее никогда не ратифицирует подобные договоры, сложила с себя регентство и во всех подробностях отписала о сем деле в Турцию.
Карл получил послание сестры, уже будучи в Демотике. Впитавший с материнским молоком привычку к деспотической власти, он совершенно забыл о том, что раньше Швеция была свободной страной и в прежние времена ею правил Сенат совместно с королями. Он же почитал сие государственное собрание кучкой слуг, которым вздумалось командовать в доме, когда оттуда уехал хозяин. Карл написал им, что коли пожелали они быть правителями, то он пришлет им один из своих ботфортов, повелений коего и надлежит им слушаться.
Дабы предупредить таковые покушения на его власть в Швеции, равно как и защитить страну от врагов, и видя также, что уже ни в чем нельзя более рассчитывать на Оттоманскую Порту, уведомил он великого визиря о своем намерении уехать и следовать через немецкие земли.
Заявление сие сделал от его имени французский посланник граф Дезалёр, принявший на себя ведение шведских дел при Порте. Великий визирь ответствовал ему на это: «Передайте королю, что он по собственному своему выбору может оставаться или ехать, но пусть он примет наконец окончательное решение и назначит день отъезда, дабы не вводить нас в бендерские хлопоты».
Передавая сей ответ, граф постарался смягчить выражения оного. День отъезда был назначен, однако Карл, прежде чем покинуть Турцию, пожелал изобразить пышность, подобающую великому королю, хотя бы и обретающемуся в крайности. Он назначил господина Гротгусена чрезвычайным посланником и в сопровождении двадцати четырех роскошно наряженных особ свиты отправил его по всем правилам дипломатического этикета в Константинополь с прощальным визитом.
Те тайные способы, к коим пришлось прибегнуть ради этого, были столь же унизительны, сколь великолепно выглядело само посольство.
Граф Дезалёр одолжил королю сорок тысяч экю, господин Гротгусен через своих агентов в Константинополе занял у одного еврея тысячу под пятьдесят процентов, еще двести пистолей — у одного английского купца и тысячу франков — у некоего турка.
Так были собраны деньги, чтобы разыграть в присутствии Дивана мишурную комедию шведского посольства. Господина Гротгусена приняли в Константинополе со всеми почестями, каковые оказывает Порта чрезвычайным посланникам в день прощальной аудиенции. Весь этот фарс был представлен ради того, чтобы получить от великого визиря деньги, однако же переломить его неуступчивость так и не удалось.
Господин Гротгусен просил у Порты заем в один миллион, но визирь с холодностию ответствовал ему, что повелитель его дает деньги по собственной своей воле, но почитает для себя унизительным выступать в роли заимодавца. Королю же будет предоставлено все, потребное для его путешествия, и соответственно с достоинством самого султана. Может быть, Порта даже сделает ему какой-нибудь презент в виде золотого предмета, однако рассчитывать на сие не следует.
Наконец, первого октября 1714 года король Швеции тронулся в путь для того, чтобы покинуть турецкие владения. В замок Демирташ, где он находился несколько дней перед отъездом, за ним прибыл капид-жи-паша
[96] и шестеро чаушей
[97]. Ему поднесли от имени султана большой алый шатер, расшитый золотом, саблю, украшенную драгоценными камнями, и восемь отборных арабских скакунов с великолепными седлами и стременами из цельного серебра. Не лишнее упомянуть и то, что смотревший за этими лошадьми арабский конюх передал королю их генеалогические дипломы.
Шестьдесят повозок, нагруженных всяческого рода провизией, и триста лошадей составляли обоз. Зная, что многие из турок давали деньги королевским людям под высокий рост, капиджи-паша сказал Карлу, что ростовщичество противоречит исламскому закону, и умолял Его Величество аннулировать все долги, а оставленному в Константинополе резиденту послать приказ не платить ничего свыше занятого. «Нет, — ответствовал ему на сие король, — ежели слуги мои дали векселя на сто экю, а получили только десять, я заплачу все».
Он предложил заимодавцам ехать вместе с ним, обещая не только возместить долги, но покрыть и путевые расходы. Многие из оных кредиторов решились предпринять сие путешествие в Швецию, и господин Гротгусен озаботился тем, чтобы они получили там свои деньги.
Турки, желая выказать более уважения своему гостю, везли его весьма короткими перегонами, но сия торжественная медлительность только раздражала нетерпеливого короля. Он и в дороге поднимался по своему обыкновению в три часа утра. Одевшись, самолично будил капиджи-пашу и чаушей и приказывал еще посреди черной ночи двигаться в путь. Таковая манера путешествовать нарушала обычную неспешность турок, но королю, нравилось приводить их в замешательство, и он говорил, что хоть этим пустяком может отплатить им за бендерское дело.
Пока король двигался к границе, Станислав ехал другой дорогой, направляясь в герцогство Цвейбрю-кенское, сопредельное с Пфальцем и Эльзасом и принадлежавшее со времен Карла X Швеции. Карл XII назначил для Станислава доходы с сего герцогства, составлявшие тогда около семидесяти тысяч экю. Бывший король хотел и даже мог бы заключить с Августом авантажный для себя договор, но вследствие необоримого упрямства Карла, не соглашавшегося на отречение Станислава от престола, он потерял в Польше все свои земли и все свое имущество.
Государь сей оставался в герцогстве Цвейбрюкен-ском до смерти Карла, после коей избрал для себя в качестве убежища город Вейсенбург во французском Эльзасе. Когда посланник короля Августа господин Зум заявил протест регенту Франции герцогу Орлеанскому, герцог ответствовал ему сими столь достопамятными словами: «Сударь, доложите королю, вашему повелителю, что Франция никогда не отказывала в убежище несчастным королям».
Достигнув немецкой границы, король Швеции узнал, что император повелел принимать его во всех подвластных ему землях с надлежащей торжественностью. Повсюду, в городах и деревнях, куда прибывали квартирмейстеры короля, делались все необходимые приготовления. Толпы народа ждали проезда сего необыкновенного человека, чьи победы, несчастья и даже самые наималейшие дела производили столько шума в Европе и Азии. Однако же Карл отнюдь не намеревался терпеть таковую торжественность, тем более показывать себя в виде бендерского пленника. Более того, он принял решение не возвращаться в Стокгольм, пока не возьмет у Фортуны реванш за прежние свои несчастия.