Мательда не стала задаваться вопросом, сможет ли он удержаться на воде. У нее даже не возникло необходимости привлекать внимание экипажа дромона к пловцу — Элиас кричал так, что перекрывал шум ветра, а его голова танцевала на волнах в пространстве между кораблями, которое все больше увеличивалось.
Мательда заметила, что большинство нападающих оставило Бьора в покое. Он еще раз махнул веслом вокруг себя, а затем встал на фальшборт и одним огромным прыжком перемахнул на палубу «Эстреллы», которая находилась гораздо ниже. Никто не последовал за ним, моряки были слишком заняты тем, что бросали канаты Элиасу, бьющему руками по воде и хватающему ртом воздух, и давали ему советы.
Оказавшись на палубе, Бьор немедленно занял свое место у румпеля.
— Травить шкот! — зарычал он, и на этот раз Мательда сразу поняла, что ей нужно делать.
Когда «Эстрелла» освободилась от дромона и ускакала от него по волнам, Мательда все еще крепко держалась за корму. Холодный дождь бил ей в лицо и больно колол голые плечи. Сквозь завесу дождя она разглядела, как моряки втащили Элиаса на борт дромона.
Море скалило зубы, и Бьор подражал ему. Как только он вернулся на палубу, его словно прибили гвоздями к румпелю. На его лице Мательда заметила несколько свежих ран. В остальном же ее спутник казался невредимым. Лишь когда Бьор перенес свой вес на правую ногу, Мательда увидела, как он скривился от боли. Но от вопроса, как он себя чувствует, норманн просто отмахнулся:
— Я порезал их парус. Теперь они будут двигаться медленнее нас, — прокричал он, перекрывая вой ветра.
— Для того чтобы плыть быстрее, им пришлось бы лететь, — поддержала Мательда, не зная, услышит ли ее Бьор в таком шуме.
И действительно, «Эстрелла» мчалась по разбушевавшемуся морю просто с устрашающей скоростью. А шторм все усиливался, так что Бьор уже взял полпаруса на рифы. Мательда знала, что без этого им угрожал бы опасный крен.
Стена воды выше человеческого роста ударила в левый борт корабля и с шумом прокатилась по палубе, пока не сомкнулась над Мательдой. Когда она смогла снова глотнуть воздуха, то почувствовала, как Бьор больно сжал ее запястье.
— Будет лучше, если ты покрепче ухватишься за что-нибудь! — крикнул ей норманн, сплевывая воду, затекавшую в рот.
Снова заняв свое место у мачты, Мательда обхватила ее руками, прижалась щекой к дереву и закрыла глаза… чтобы в следующий момент широко открыть их в испуге. «Эстрелла» так сильно легла на бок, что ноги Мательды заскользили по палубе. Сейчас, бросив взгляд через плечо, она не удивилась бы, обнаружив, что за румпелем никого нет. Однако норманн все еще стоял у руля, только румпель почему-то оставил. Оставшись без хозяина, тот дико вращался из стороны в сторону, громко ударяясь о борт, как только корабль падал в пропасть между волнами. Широко расставив ноги, Бьор стоял на юте — кормовой части верхней палубы — и держал в руках оба шкота, словно поводья взбесившегося коня. Теперь «Эстреллой» можно было управлять только при помощи паруса — надутого до отказа куска ткани, удерживаемого двумя канатами, готовыми вот-вот разорваться. Их концы были в руках одного-единственного человека.
Огромная масса воды бесконечно перекатывалась через корабль, накрывая его экипаж, состоящий всего из двух человек. Прижавшись к мачте, не в силах что-либо предпринять, Мательда чувствовала, что руки и ноги до боли занемели от холода. Она не знала, чем помочь Бьору, а море, казалось, только и ждало того момента, когда девушка оторвет руки от мачты. И тут над элегантно изогнутым носом «Эстреллы» показался какой-то далекий огонек. Указывать Бьору на него, конечно, не было необходимости, норманн уже держал курс на побережье.
Вспоминая потом этот кошмарный шторм, Мательда никак не могла взять в толк, как ей удалось так долго держаться за мачту околевшими руками. Шторм прилагал все силы, чтобы сбить маленький корабль с курса, много раз палуба уходила из-под ног у Мательды, только мачта оставалась столпом ее выживания, без которого ее смыло бы в холодное море. Даже Бьор — она это понимала — не смог бы ее спасти из разбушевавшейся морской стихии.
Когда они вошли во все еще наполненную бурными волнами, но, благодаря своему природному положению, защищенную и более спокойную гавань ночного города, Мательда поначалу не могла заставить себя отпустить мачту. «Эстрелла» довольно крепко ударилась о причал, Бьор набросил канат на одну из мощных стоек и положил свою мозолистую руку на ее дрожащее плечо, а Мательда все еще прижималась щекой к дереву мачты, дрожа всем телом. Лишь после того как норманн осторожно отнял ее руки от мачты, оцепенение оставило девушку. Не обращая внимания на состояние своей одежды, мокрыми клочьями свисавшей с тела, она обняла совего спутника и прижалась к нему. И зачем только она покинула свой родной Риво Альто? Ей хотелось расплакаться.
Бьор что-то сказал ей на своем родном языке, и, хотя Мательда не поняла ни слова, это стало утешением для нее. Стоя в обнимку, они ощутили, что стали согреваться. Однако море и здесь не хотело оставить их в покое — приливная волна толкнула «Эстреллу» на причальный кнехт, и судно резко дернулось. Бьор освободился из рук Мательды, чтобы покрепче затянуть канаты, затем, прихрамывая, подошел к одной из бочек, служившей корабельным сундуком, сорвал с нее крышку и порылся в глубине. Когда он разогнулся, в его руках оказалось несколько свертков.
— Одень это, — протянул он их Мательде. — Может быть, эта одежда не вызовет восхищения, зато в ней тебе будет тепло.
Мательда взяла сверток, в котором были меха и грубая шерсть.
— Орсо и Бегга, — ответил Бьор, не дожидаясь вопроса. — Они дали это в дорогу, полагая, что ты все же решишься отправиться в плавание вместе со мной, а в своем платье дочери дожа ты могла показаться морю слишком лакомым кусочком. Это слова рыбачки.
Мательда молча уставилась на сверток в руках. Припустивший снова дождь норовил напитать влагой и эту материю, но с густой шерсти вода просто стекала крупными каплями.
«Бегга, — подумала Мательда, беззвучно повторяя имя рыбачки. — Наверное, у Орсо чутье человеческой души лучше, чем я думала». Она пыталась подыскать нужные слова, однако заметила, что норманн, отвернувшись, чтобы дать ей переодеться, всячески делает вид, что занимается осмотром «Эстреллы».
Когда Бьор оторвался от своей работы по укреплению руля, вместо Мательды он обнаружил заправского моряка — в грубой тунике из шерсти, перехваченной на бедрах простым шерстяным поясом, и накидке поверх туники, закрывавшей, как это было принято у женщин, только одно плечо. Цветная марена, красильный крап и красильная вайда придавали материалу красный и синий цвета. Лишь в штанах Мательда чувствовала себя неуютно, хоть, пошитые из тюленьей кожи, они были украшены вышитым на бедрах узором. Кожа животного так тесно прилегала к ногам, что девушка не понимала, как мужчины вообще могли передвигаться в штанах? Плюсом же было то, что одежда сохраняла тепло, — Мательда уже чувствовала характерное покалывание в руках и ногах, когда в них начала циркулировать кровь.