Свободу мозгу! Что сковывает наш мозг и как вырвать его из тисков, в которых он оказался - читать онлайн книгу. Автор: Идрисс Аберкан cтр.№ 55

Я был очарован стратегией и геополитикой, мне настолько нравилось обучение, что я чуть было не остановился на военной карьере. Но наука притягивала меня еще больше. Как сказал мой брат по несчастью Седрик Соль, «когда занимаешься исследованиями, все время ходишь по Луне». Ты пытаешься проникнуть туда, куда до тебя никто и носа не смел сунуть, а остальное — всего лишь слова.

Моя первая диссертация была посвящена геополитике знаний, то есть «ноополитике», ее роли на просторах Великого шелкового пути и иренологии (наука о мире без войн). Написать эту диссертацию меня побудили работы Варелы, в частности его идея, что конфликты — это вирусы человечества. Психолог Уильям Джеймс говорил о существовании «морального эквивалента войны». В университете Страсбурга я защищал свою вторую диссертацию, которая касалась суфийского влияния на западную литературу, от Т. С. Элиота до исследователя суфизма Ричарда Фрэнсиса Бёртона.

В этой «Балладе о сознании между Востоком и Западом» мной было использовано главное понятие нейронаук — «коннектом», или совокупность нервных связей. Я предложил перенести идею коннектома в литературу, выдвинув предположение, что тексты Востока будут в метафорическом смысле нашим правым полушарием, а западная литература будет левым. Причем особенно меня интересовало мозолистое тело — этот пучок волокон, объединяющий оба полушария. Когда в результате случайного объединения различных знаний происходит открытие, а это чаще всего происходит внезапно, мы называем это «серендипностью» (интуитивной прозорливостью). Как сказал один исследователь, «сбор сведений осуществляется ради их столкновения» ^[247], и действительно, зачем копить знания, если впоследствии их не сталкивать? Кстати, французский писатель и дипломат Ален Пейрефитт утверждает, что один из главных недостатков французов как раз и заключается в отсутствии у них серендипности.

Меня зачаровал процесс соударения нейронауки и литературы именно потому, что нейронаука вездесуща.

Надо знать, как работают нейроны. За каждым историческим событием, за каждой пощечиной и каждым поцелуем, за каждой сюитой или войной, за каждым убийством и погребением, за каждой карточной игрой, за амбициями Александра Македонского, за колебаниями Наполеона, за изысканностью рассуждений Сунь Цзы и красками Тинторетто, за пророческими просветлениями и горстью зерен пшеницы стоит работа нейронов. Но чтобы знания передавались от мозга к мозгу, их вкус должен нас восхищать и удивлять. Все ингредиенты у нас под рукой, и мы нуждаемся только в умении так приготовить блюдо, чтобы его аромат дразнил и привлекал наш интеллект. Каждая книга обладает своим ароматом, который часто передается посредством молвы.

Искусство правильно «приправлять» знания кажется мне настолько важным, что я посвятил этой теме одну из своих докторских диссертаций ^[248]: как лучше передавать знания, как лучше их подать на таких площадках, как Всемирная паутина. Я не претендую на звание великого шеф-повара в гастрономии знаний и даже не пытаюсь сравнивать себя с гениальным Михаэлем Лонеем, который на своем канале Micmaths на Youtube подает вкуснейшие блюда, предварительно опробованные и одобренные его учениками.

Эта исследовательская работа позволила мне приоткрыть головокружительную идею, что мы некорректно используем мозг. Я понял, что методы производства, распространения, потребления и усваиваивания знаний должны быть в корне пересмотрены. Ведь не случайно мозг так извилист. Не страдаем ли мы искривлением умственной осанки? Ответ на этот вопрос пугает, но это путь к освобождению: да, у нас буквально километры таких искривлений. Причем это скорее правило, чем исключение.

Эти умственные искривления напоминают мне положения тела при подготовке к сражению или работе, во время терпеливого ожидания и т. д. Они определяют потенциальные движения и какой инструмент потребуется. Мы исследуем психический мир способом, который также обуславливается умственной позой. Существуют мысли и решения, которые мы можем себе запретить, как древние греки когда-то запретили иррациональные числа. Мозг в процессе своей деятельности может выбирать диаметрально противоположные направления в зависимости от того, как он себя ощущает. Можно изменить мир, всего лишь поменяв свою умственную осанку.

Когда я писал эту книгу, мне было сложно сосредоточиться, потому что меня отвлекали другие мысли, другие побуждения, навеянные прошлым опытом и будущими разработками. Мне казось, что настоящее утекает у меня между пальцев, мне мешали проблемы с умственной осанкой. Количество мыслей, которые мне удалось вложить в эту книгу, очень невелико, но я уверен: однажды наступит день, когда психические технологии позволят мне манипулировать гораздо большим их количеством. Многие думают, что мнемотехника — это какие-то допотопные методики, но на самом деле нет ничего более актуального, потому что психические технологии важнее всего.

Читая этот текст, вы тоже будете ощущать беспокойство. Стремясь к достижению прозрачной субъективности ^[249], вы обнаружите, что ваш мозг автоматически припишет мне определенные намерения. Неважно, являются ли они проявлением тщеславия, политических убеждений или чего-то другого. Автоматическое определение намерений само по себе неплохо, но когда оно держит тебя в своей власти, это становится душевным заболеванием. Говоря другими словами, оно является отражением мозга за работой прямо здесь, а не в идеальной лаборатории. Проблема современного состояния наших наук, все еще несовершенных, хрупких и ограниченных ^[250], заключается в том, что чем более естественна ситуация, тем менее она поддается эксперименту и тем сложнее сделать какие-либо выводы. Нейроэргономика призывает нас к неконтролируемому наблюдению собственной психической жизни и собственной индивидуальности.

Наша наука характеризуется несовершенством и скудостью, и современные нейронауки не являются в этом смысле исключением, тем более что они делают только первые шаги. Они еще не дали объяснения даже такому простому явлению, как сон. Совершенно неизвестно: удастся ли понять, как функционирует мозг в этом состоянии? Что бы мы ни открыли, как бы далеко ни продвинулись, уровня знаний нейронауки всегда будет недостаточно, чтобы опровергнуть известный афоризм: «Я знаю, что я ничего не знаю».