– Зря ты девчонкой не родился, – наконец сказала она. – Этого я тебе еще долго не прощу, так и знай.
Карвен кротко кивнул в ответ. Дескать, ладно, буду знать.
– Вряд ли следует попрекать молодого человека обстоятельством, которое довольно мало зависит от человеческой воли, – укоризненно заметил сэр Шурф. – Дело уже сделано, он родился таким, каков есть. Поздно локти кусать.
– Тем более, с этим недостатком вполне можно жить, – вставил я. – Мы же как-то живем.
– Вот именно, – язвительно подтвердила леди Сотофа. – Как-то живете. А я, такая нежная и впечатлительная, вынуждена наблюдать этот абсурдный процесс.
И, махнув рукой, расхохоталась. Повернулась к Карвену, сказала:
– Не обращай внимания, мальчик, это я их дразню. Тебя тоже стану, но позже. Возможно уже буквально через пару лет – если, конечно, будешь хорошо учиться и плохо себя вести, хотя бы иногда. Для вас, мальчишек, самая большая опасность прежде времени стать совершенством – как вы это себе представляете. Эти двое только тем и хороши, что порой начинают вести себя просто ужасно, а то пришлось бы бежать от них на край Мира. Тебе есть с кого брать пример.
Карвен слушал ее, открыв рот, и, судя по подозрительно просветленному выражению лица, понимал примерно одно слово из трех. Или даже из пяти. Поэтому за него ответил я:
– На самом деле вы совершенно напрасно принимаете его судьбу так близко к сердцу. Все равно этот тип, ваш Великий Магистр съест ребенка живьем, буквально в ближайшие полчаса. Или того хуже, заставит ровно дышать, знаю я его замашки. Давайте не будем мешать твориться этому злу. Тем более, что вы уже давно собираетесь пойти со мной в темный лес.
– Я собираюсь сделать такую глупость? – возмутилась леди Сотофа.
– Ну да. Сами понимаете: это уникальный шанс собственными руками пощупать полный конец обеда, как он есть. Неужели упустите?
– Ишь ты как разошелся, – усмехнулась она.
– Это я, считайте, ору от ужаса.
– Догадываюсь, – кивнула леди Сотофа. – Ладно, что с тобой делать, пошли.
* * *
– Знала бы, что ты мне однажды такой ужас покажешь, ни единого черствого пирога на тебя не перевела бы, – сказала леди Сотофа Ханемер.
Она держала в руках сломанную оранжевую ишку и неприязненно разглядывала темный шар, прикрепившийся к внутренней стороне ее верхней деки.
Я молча развел руками. Дескать, чем богаты, тем и рады. Извините, если не угодил.
– Ладно, – вздохнула она. – По крайней мере, теперь понятно, что на самом деле случилось.
Я выглянул в окно, убедился, что три дюжины полицейских, поставленных охранять наше сокровище, не устроились где-нибудь поблизости подслушивать наши разговоры, ради которых их только что выставили из заветной комнаты, и адресовал ей умоляющий взгляд: «объясни-объясни-объясни!» – в надежде, что это сработает лучше, чем высказанная вслух просьба.
– Это, не поверишь, история про дружбу, – горько усмехнулась леди Сотофа. – Или даже про любовь, как ни назови, суть одна. Про идеальный союз равных, который делает каждого участника многократно сильнее. Смерть, слепая безликая сила, изгнанная из своего убежища, превращенная в безобидное твердое вещество, не могла справиться с колдовством и покорно сохраняла навязанную ей форму. Но собравшись вместе, пять отдельных смертей превратились в нечто совсем иное. Вещество стало существом, обладающим как минимум собственной волей; подозреваю, что и чем-то вроде сознания. Невероятное событие! По идее, нам с тобой бесконечно повезло стать его свидетелями. Но я в кои-то веки совсем не рада этому опыту. Сама себя не узнаю. Похоже, близкое присутствие этой… этих… этого существа не идет мне на пользу.
– Мелифаро вообще не смог держать эту штуку в руках, – сказал я. – И на Карвена она, по его словам, нагоняла жуть, но он как-то терпел. А я, например, вообще ничего особенного рядом с ней не чувствую. Даже теперь, когда знаю, что это – не просто шар, а пять чужих смертей, все равно никакой реакции. И Айса тоже…
– Это понятно, – нетерпеливо отмахнулась леди Сотофа. – У всех свои отношения со смертью. Я ей осознанно противостою по мере необходимости. Сэр Мелифаро тоже; гораздо менее осознанно, зато неистово, всем своим существом. Карвен, несмотря на предельную уязвимость, отделался сравнительно легко, потому что за время работы у Скалдуара привык относиться к смерти с заинтересованным уважением, как ученый к предмету исследования. А девочка, о которой ты говоришь, задумала убийство. Кстати, вовсе не такой глупый замысел, как может показаться; готова спорить, она могла бы добиться успеха, если бы поймала свою жертву в удачный момент. Поэтому рядом с этими смертями девочка чувствовала себя отлично: они собирались действовать заодно. Ну а ты…
– Я вроде бы не задумывал никакого убийства, – осторожно сказал я. – Сами знаете, у меня несколько иные увлечения.
– Что совершенно не мешает тебе быть идеальным убийцей. Потенциально, я имею в виду. Ты не любишь убивать, но можешь сделать это одним плевком. Я знаю, что ты предпочитаешь не вспоминать об этом подарке, случайно полученном от мертвого Махлилгла Анноха
[127]; в другой момент сказала бы: и правильно делаешь, «способен» – не означает «обязан», каждый из нас волен закопать в землю те таланты, которые не приносят ему радости. Но глупо игнорировать этот факт сейчас, потому что именно твоя уникальная способность к убийству примиряет с тобой это удивительное существо. И рядом с ним ты не ощущаешь ни малейшего дискомфорта. Можно сказать, повезло.
Я молча кивнул. Развивать эту тему мне совсем не хотелось.
– Но почему эти смерти отменяют Очевидную магию? – спросил я. – Ей что, неприятно осуществляться в такой обстановке? Это было бы странно, потому что способов убить с применением Очевидной магии, пожалуй, больше, чем даже кулинарных рецептов…
– Вот именно. Хорошо, что ты сам понимаешь, какую ерунду городишь. «Неприятно осуществляться» – это надо же было выдумать!
– Но должно же быть хоть какое-то объяснение.
– Оно, разумеется, есть. Магия, видишь ли, не то чтобы отменилась. Просто ее перестало хватать.
– Перестало хватать?!
– Есть вещи абсолютно невозможные, – сказала леди Сотофа. – Наверное, довольно неожиданно услышать это именно от меня? Тем не менее факт остается фактом: некоторые события и явления невозможны, поскольку противоречат самой природе реальности. И когда они все-таки осуществляются… скажем так, проявляют волю к осуществлению, на это расходуется вся сила Сердца Мира, до которой они способны дотянуться. Она уходит, как вода в пересохшую землю, сколько не дай, потребует еще. Счастье, что таких невозможных вещей совсем немного, по пальцам пересчитать. Но симбиоз овеществленных смертей несомненно входит в список.
– То есть вся сила Сердца Мира уходит на то, чтобы этот комок смертей просто продолжал существовать?