– Привет, – сказала Меламори.
Она стояла на пороге гостиной и выглядела довольно мрачной. И это, конечно, оказалось для меня гораздо важнее, чем все разноцветные лица, вместе взятые. Примерно как падающий на голову потолок – в первый же миг забываешь, что у тебя были еще какие-то проблемы.
Но виду я, конечно, не подал. Долгие годы знакомства с леди Меламори сделали меня титаном духа и почти сносным актером. По крайней мере, мне хотелось бы верить, что это так.
Вот и сейчас я приветливо улыбнулся и сказал:
– Здорово ты угадала, что я дома. Всего пару минут тут сижу.
– Да я не то чтобы угадала, – вздохнула она. – Шла мимо и случайно сюда свернула. Просто по инерции. Сама не знаю зачем. Дурацкий сегодня день. Как начался с огромной очереди к пророку, так и… Ну чего ты так на меня смотришь? К нему действительно была невообразимая очередь.
– Не сомневаюсь, – кивнул я. – Сам там вчера был, своими глазами видел гигантскую толпу возле этой грешной палатки. Нам с Нумминорихом минут пять ждать пришлось, если не все семь. Совершенно невыносимо! Очень хорошо понимаю любого, кто не способен так долго томиться ради какого-то дурацкого, никому не интересного пророчества. А вот чего я не понимаю, так это с чего ты вдруг решила, будто я стану силой выколачивать из тебя подробности разговора с Магистром Хонной? Не хочешь рассказывать, что за правду от него услышала – имеешь полное право. Я перебьюсь.
– Тебе что, неинтересно? – взвилась Меламори. От возмущения она сразу забыла, что должна бы, по идее, отстаивать свою версию о гигантской очереди, вставшей между нею и Правдивым Пророком.
Один – ноль в мою пользу. Или даже тысяча и один – ноль. Но я не стал использовать это преимущество. Честно сказал:
– Мне так интересно, что больше ни о чем толком думать не могу. Но мое любопытство – это неважно. По крайней мере, не настолько важно, чтобы любой ценой добиваться правдивого ответа. И даже не настолько, чтобы на тебя обижаться. Не хочешь – не говори. Я бы дорого дал за твердую уверенность, что так называемая «вся правда» не лишила твою жизнь смысла – того, что кажется тебе смыслом прямо сейчас. Но и на этот вопрос ты отвечать не обязана. Не факт, что я на твоем месте стал бы. Совсем не факт.
– А я пока сама не понимаю, лишила или не лишила, – внезапно призналась Меламори. Села на подлокотник моего кресла. Спросила: – Камрой поделишься?
– Разумеется, нет, – ответил я, протягивая ей полную кружку. – Щедростью я никогда не отличался, ты знаешь.
Меламори почти улыбнулась, но на полдороге передумала и снова помрачнела.
– «Зря ты не доучилась у арварохских буривухов, из тебя мог бы выйти большой толк», – сказала она. – Вот и вся правда обо мне, сэр Макс. И ведь не то чтобы я сама ее не знала. Просто надеялась, что это не очень важно. Не настолько непоправимо. Не полный тупик.
– Ну, непоправимым это обстоятельство назвать довольно сложно, – заметил я. – Тупиком – тем более. Скорее наоборот. Тебе внезапно человеческим голосом сказали, как надо действовать. Не самый простой путь, но это гораздо лучше, чем вовсе никакого.
– Это гораздо труднее, чем никакого, – откликнулась она. – А ведь могла бы жить здесь, рядом с тобой долго и счастливо. Превращаться в очередное чудовище всякий раз, когда снова покажется, что чего-то не хватает. Считать, будто все это и есть моя судьба. Хорошая, грех жаловаться. Да мне бы и в голову не пришло! А теперь… Что мне делать теперь?!
– Не думаю, что ты должна решить это прямо сейчас, – мягко сказал я. – Всегда можно дать себе еще один день на раздумья. Или год, или даже несколько лет. Человек имеет право откладывать трудное решение до тех пор, пока оно не примет себя само, и какой-то из вариантов не станет единственным, а все остальные – совершенно неприемлемыми.
– Как же плохо ты меня, оказывается, знаешь, – улыбнулась Меламори. – Мои решения никогда не принимают себя сами. Это могу сделать только я, предварительно получив от судьбы по голове – раз двести, как минимум. Потому что тянуть я могу не годами – столетиями. И даже тысячелетиями, если, конечно, столько проживу. И все это время будет невыносимо – мне и рядом со мной.
– Ничего, – пообещал я, – переживу.
– Знаю. И это хуже всего.
Я не стал спрашивать, с какой стати хуже. Сам знал, что она совершенно права.
Спросил:
– Если я запрещу тебе возвращаться к арварохским буривухам, это поможет? В смысле тебе будет проще сделать это мне назло?
Меламори задумалась.
– Не уверена, – наконец сказала она. – Возможно, окажется, что я настолько тобой дорожу, что послушаюсь. Такой риск определенно есть.
– Какой ужас, – усмехнулся я. – Никакой от меня пользы, один только вред.
– Да не то чтобы только вред. Но у тебя действительно есть два очень серьезных недостатка.
– Как, всего два?
– Серьезных – два. А все остальные не имеют значения. В смысле все равно ничего не меняют.
– Ты меня заинтриговала, – сказал я, изо всех сил стараясь выглядеть беззаботным болваном, не понимающим, что происходит. Потому что настоящий умный я, прекрасно понимающий, что происходит, – не лучшая компания для девушки, которой и так непросто. С ним она совсем пропадет.
Поэтому я ухмыльнулся еще шире и добавил:
– Судя по выражению твоего лица, сейчас ты скажешь, что я людоед. Причем настолько трусливый, что опасаюсь нападать даже на школьников. Поэтому мне приходится воровать остатки добычи у более решительных коллег. Пару дней назад меня как раз застукали с недоеденным трупом в чужой гостиной; я, конечно, сбежал, но теперь весь город об этом судачит, и твоей маме стыдно перед знакомыми…
На этом месте Меламори все-таки улыбнулась. Вымученно, но лиха беда начало.
– Это было бы просто прекрасно, – сказала она. – Закрыть глаза на трусость, людоедство и воровство – раз плюнуть. Я бы и бровью не повела.
– Ого! – присвистнул я. – Спасибо, буду знать, до какой степени у меня развязаны руки. Но что же это за недостатки такие прекрасные у меня выискались, что на них даже твои глаза не закрываются?
– Во-первых, с тобой очень хорошо, – суровым прокурорским тоном объявила Меламори.
– Прости, – кротко сказал я. – Это действительно чудовищно. Я так старался испортить тебе жизнь! И вроде бы даже иногда получалось, но…
– Да ни хрена у тебя не получалось, – отмахнулась Меламори. – Никогда. Ни разу за все эти годы мне не захотелось сбежать от тебя на край света.
– Но хотя бы выйти, хлопнув дверью, тебе хотелось? – оживился я. – Признайся! Не преуменьшай мои достоинства.
– Выйти, хлопнув дверью, мне хочется практически всегда. И даже вот прямо сейчас. А что толку? Выйти-то хочется максимум до завтра. Но уж точно не навсегда.
– А навсегда-то зачем? – опешил я.