<.. > Она всегда могла предсказать смерть всех своих родственников, зная про это заранее (как и Блаватская в детстве). Часто видела огромную руку во сне и наяву. Во время сильной болезни в детстве видела у своей кровати двух огромных людей, которые тянули из ее бока к себе какие-то серебряные нити, как бы притягивая ее к себе. Позже она поняла, что это были Мастера М. и К.Х., а в руке узнала Руку М.М.
Всегда предчувствовала пожары. Девяти лет говорила всем в доме: «Скоро у нас будет пожар». Мать на нее страшно сердилась (в таких случаях). Вот раз вечером мать уехала в театр, а Е.И. осталась одна с француженкой-(гувернанткой), и в доме начался ужасный пожар — сгорело пять квартир, но до них не дошло.
Горда была страшно, не признавала ничьего авторитета, любила уходить одна играть в свои игры, думать о чем-либо или же играть с кузенами в воинственные игры (американских индейцев).
<…> Н.К. своего детства абсолютно не помнит, (запомнил) только один сон, который повторялся три дня подряд, когда ему было около тринадцати лет. Он увидел во сне высокую белую фигуру с закрытым лицом, которая подошла к нему вплотную и через покрывало смотрела на него, чем он был напуган.
Характерный эпизод был сегодня вечером: мы смотрели из комнаты через окно на заход солнца, а на веранде сидели Нуця с Ю.Н. и играли в шахматы. Мы стали смотреть на них и смеяться их движениям при игре. Н.К. подошел к окну и показал сыну язык. Тот очень смеялся, а Е.И. спрашивает мужа, в чем дело. А Н.К. говорит: «Я хотел Юшу подвести, чтобы он мне ответил тем же, вот бы удивился Мор[ис] Моисеевич], ибо принял бы это, наверное, на свой счет».
Интересный случай произошел этой зимой с Н.К. в Метрополитен-музее. Подошел к нему вдруг в вестибюле какой-то человек и говорит: «Вы кого-то ожидаете, давайте присядем. Ваш интеллект намного превосходит интеллект всех присутствующих здесь людей. Вы сейчас нуждаетесь в деньгах, но однажды станете очень богаты. До свидания», — помахал ему рукой и исчез
[50].
Бедная Е.И. мне сегодня жаловалась, что всю свою жизнь мечтала иметь большой письменный стол, который принадлежал бы только ей. В Петрограде был куплен стол — его взял себе Н.К., еще один, красного дерева, дети забрали. «А я, — говорит, — работала, читала и писала в одном кресле».
Забавный случай рассказал Н.К. про известного парижского антиквара Зельмайера. Он заказал одному художнику копию с (картины) Рембрандта за 250 франков. Потом велел ему подписать своим именем и дал ему еще 500 франков. Затем отправил эту картину в Америку, но перед этим написал на себя донос, что Зельмайер отправляет в Америку старую картину Рембрандта, но под другой подписью, и послал донос в таможню. Там картину задержали, пишут ему и назначают большой штраф. Зельмайер клянется, что картина не Рембрандта, а вот того художника. Таможня ему говорит: «Нет, картина [подлинная] — настоящий Рембрандт». Заставили заплатить огромный штраф и дали удостоверение. А в Америке он ее продал за громадную сумму.
Много подробностей из своего детства рассказала мне Е.И. после ужина, когда мы сидели на веранде. Мать начала ее вывозить в свет на балы с самого раннего возраста, чуть ли не с семи лет. Она ее повсюду брала с собой. В тринадцать лет Е.И. раз высчитала, что за декабрь и январь была на тридцати двух балах, и ей все это было ужасно противно. Балы оканчивались к шести или семи часам утра, она ложилась спать на пару часов, а потом надо было идти в гимназию, где она изучала все предметы, кроме танцев, рисования и рукоделия (была от них освобождена, ибо просто не имела сил).
Е.И. в юности страдала малокровием и нервами, и когда это у нее обострилось, ее повезли за границу лечить душами Шарко. С семнадцати лет она начала увлекаться музыкой, а мать ее все настаивала, чтобы она ходила на балы, и у них происходили конфликты. Бывало, мать, которая чудесно ее одевала, приготовит для нее туалет, а Е.И. в душе знает, что на бал она не поедет, и вот за пару часов до бала она говорит: «Мама, а я на бал не поеду». Мать начинала сердиться, а однажды даже набросилась на нее в гневе с кулаками, и бедной Е.И. пришлось спасаться под роялем.
Когда Е.И. стала невестой Н.К., она и мать жили с ее тетей (это было уже после смерти отца). Бедный Н.К., когда ездил к ним, чтобы никого не обидеть, всем кузинам и тетушкам привозил конфеты, коробок десять, так что приезжал к ним, бывало, весь нагруженный. Барышней Е.И. была поразительно хороша: тоненькая, стройная — считалась первой красавицей. За ней многие ухаживали, и много людей любили ее всю жизнь.
Когда ей было около тринадцати лет, она приехала погостить к своей тете. А было это под Ивана Купалу. Тут ей тетя говорит: «Вот тебе и приснится твой будущий муж». Е.И. приснился следующий сон: будто она в громадной пустой церкви, стоит на коленях в подвенечном платье перед иконой Божией Матери, аза ней в темноте стоит мужчина. Она видит только его профиль: гладкие черные откинутые со лба волосы, огромные глаза, а вся остальная фигура — в тумане. И он ей говорит: «Помолись, моя дорогая». Она только позже узнала в нем М.М.
А этой зимой Он им сказал на сеансе: «И тогда узнала Мой профиль, когда приходил к тебе».
Вечером у нас был общий сеанс. Потом Юрий писал автоматически и получил дивные послания по-английски, а Н.К. — по-русски.
18.07.22
О жизни Е.И. Рерих после замужества. — Сны-видения Е.И. Рерих. — Предчувствия Е.И. Рерих в юности. — История замужества Е.И. Рерих. — О разном
Интересный разговор имела с Е.И. о ее жизни, после того как она вышла замуж. Она мне много рассказала о себе, своих мечтаниях, о том, как много читала и как много дала своему мужу, уведя его из школы старых форм на новый путь, развив в нем стремление читать [книги] по духовным и религиозно-философским вопросам и потом направив его мысли на то, чтобы он начал писать статьи, стихи.
В тридцать лет Н.К. был уже директором Школы [общества поощрения] художеств. Пришлось ему перенести много интриг и неприятностей. Бывало, на собраниях [совета] директоров он сидел и молчал, все слушал, все переносил, а когда приходил домой — ей до трех часов ночи приходилось его успокаивать, пока он ей все рассказывал, не скрывая от нее своих огорчений и волнений. Приходилось ей зажигать его дух, направлять мысли, создавать новый путь, и он следовал за нею, понимая ее дух и чуткость. Мудр он был всегда, но была в нем иногда нерешительность, которую помогала побороть Е.И. Без нее, его жены, не было бы Рериха как великого художника и человека.
Сегодня, после завтрака, Юрий рассказывал о своих и Светика проделках в гимназии и университете. Е.И. говорит, что Светик пошел в нее всеми своими проказами. Когда она была девочкой, очень любила устраивать разные шалости, например, раз вошла в комнату гувернантки, влезла в корзину от грязного белья и взяла в руки гармонику. Гувернантка вечером стала ложиться спать и вдруг видит, что корзинка медленно двигается на нее и издает очень странные звуки. Та — в крик, убежала, а когда все сбежались, корзина стояла среди комнаты пустая. Потом Е.И. с кузеном зашли в сарай, где стригли овец, подкрались сзади и открыли дверь. Все овцы разбежались, и их около недели пришлось искать. Набросали немке-гувернантке шиповнику в кровать, та вечером легла спать и, конечно, подняла крик. [Домашние] всегда знали источник этих проделок и ее с кузеном Степой
[51] примерно наказывали.