– Двадцать кубиков антиперитонитной сыворотки! – сказал Бокшатц.
Сыворотка была введена, поскольку все же существовала вероятность инфекции в результате попадания в брюшную полость кишечных бактерий или бацилл газовой гангрены. Вот сделан последний стежок и завязан последний узелок шва на брюшине. Ассистент обрезал лишние нитки, и брюшная полость была слоями снова закрыта, а кожа брюшной части сшита. Несколькими быстрыми стежками Бокшатц закрыл и входное отверстие над пупком. Раненого отстегнули от операционного стола, и подобным же образом было обработано выходное отверстие.
Когда в заключение на операционную рану наложили обычную стерильную повязку для защиты от инфекции, оказалось, что с начала операции не прошло и сорока минут. На часах было 22:30. Санитары осторожно положили медленно приходившего в себя после наркоза близнеца на походную кровать, застеленную чистой белой простыней. Не прикасаясь ни к чему руками, Бокшатц стянул перчатки и окровавленный халат и начал готовиться к следующей операции. На операционном столе уже лежал солдат с размозженным бедром.
* * *
Только к полуночи я вернулся в нашу офицерскую палатку. Лейтенант-танкист Пандер оживленно беседовал с Нойхоффом, Хиллеманнсом и Ламмердингом. Казалось, что он был хорошо информирован о положении на фронте, и он поведал нам, что в нашем Генеральном штабе не было единого мнения о дальнейшем наступлении на Москву. Конечно, взятие этого промышленного центра и крупного транспортного узла имело бы большое стратегическое значение. Однако противники продолжения наступления группы армий «Центр» на Москву возражали, что оно может стать опасным, пока не уничтожены крупные силы Советов, оборонявшиеся на Украине. После завершения 6 августа битвы на окружение под Смоленском Гитлер лично решил временно приостановить наступление на Москву. Большая часть наших танковых соединений и значительная часть военно-воздушных сил уже перебрасывались в южном направлении, чтобы усилить находившуюся там группу армий «Юг» во время ее наступления на крупную вражескую группировку под Киевом.
– Это было личное решение Гитлера! – еще раз подчеркнул Пандер и пригладил ладонью свои сильно обгоревшие во время утреннего боя волосы. Услышав это, все мы были, конечно, очень разочарованы.
– А что вы думаете об этом, герр майор? – спросил Хиллеманнс.
Нойхофф на мгновение задумался. Он очень редко обсуждал решения своего вышестоящего начальства.
– Если Пандер прав, – ответил он наконец, растягивая слова, – это означает, что наше продвижение на Москву на некоторое время приостанавливается. Но не забывайте, – и он погрозил Пандеру указательным пальцем, – что наше Верховное командование знает общую обстановку гораздо лучше, чем мы! Тем не менее это довольно странно: остановить армию, которая наступает, не встречая со стороны противника почти никакого сопротивления.
Наверняка эта его речь показалась самому Нойхоффу почти что призывом к мятежу.
После двух дней отсутствия кавалерийский эскадрон фон Бёзелагера снова вернулся в расположение наших войск. Он неотступно преследовал противника, глубоко вклинившись на его территорию, и нанес ему существенный урон. Кроме того, нашим кавалеристам удалось выяснить, что перед нами находилась полоса ничейной земли, ширина которой составляла от пятнадцати до двадцати пяти километров.
Мы занимались укреплением своих оборонительных позиций. Русские отвечали лишь редкими налетами своей бомбардировочной авиации, правда, их бомбардировки отличались крайней неточностью. Мы ежедневно высылали вперед разведывательные дозоры, которые лишь изредка вступали в соприкосновение с противником. Русские вели себя, очевидно для своего же блага, довольно спокойно. Наш контрудар и последующая зачистка территории до самой Межи себя полностью оправдали.
Наши бойцы сами охотно напрашивались в эти дозоры. Они были хоть каким-то развлечением в эти дни монотонного безделья. Моя единственная работа заключалась в обработке пчелиных укусов и оказании помощи при расстройствах пищеварения, после того как наши разведывательные группы опустошали ульи диких пчел и в нашем меню появились блюда из мяса диких кабанов.
После перенесенной операции наш близнец вскоре достаточно окреп для того, чтобы его можно было отправить долечиваться в госпиталь в Германии. Мы играли в доппелькопф, плавали в озере Щучье, слушали «Лили Марлен» и ждали, как и все остальные солдаты группы армий «Центр».
Глава 10
Мы основательно застряли
В то время как наши товарищи на юге храбро бились в боях, окружая противника под Уманью и Гомелем, форсировали Днепр и готовились взять в клещи, а затем и разгромить несколько вражеских армий под Киевом, на участке фронта группы армий «Центр» не происходило никаких примечательных событий.
[37] Воспользовавшись этой передышкой, русские, располагавшие почти неисчерпаемыми резервами, начали лихорадочно возводить укрепления на пути к Москве. Восточнее Межи они построили мощные оборонительные позиции с разветвленной системой траншей и стрелковых окопов, с мощными бетонными дотами и с противотанковыми препятствиями и проволочными заграждениями. Они создавали многочисленные минные поля, перебрасывали подкрепления своим войскам, занимавшим оборону, подтягивали тяжелую военную технику и подвозили боеприпасы и продовольствие, чтобы снова оказать нам упорное сопротивление.
Все это время нашим солдатам не оставалось ничего иного, как беспомощно отсиживаться на берегу озера Щучье
[38] и выслушивать донесения наших разведывательных групп о том, как русские быстро укрепляют свои оборонительные сооружения. Самолеты-разведчики люфтваффе почти ежедневно фиксировали переброску к фронту свежих русских пехотных и артиллерийских частей, а также многочисленных обозов и транспортных колонн с боеприпасами и продовольствием. Мы считали, что каждый напрасно потерянный нами день предоставлял Красной армии возможность еще лучше подготовиться к обороне, чтобы как минимум еще на один день задержать наше наступление на Москву. Наши солдаты завидовали своим товарищам из группы армий «Юг», которым не приходилось сидеть без дела, а было позволено атаковать и громить противника.
Наше медицинское подразделение потеряло за последние три недели Вегенера, Дехорна, Крюгера и двух ротных санитаров-носильщиков. Я заполнял дни отдыха тем, что обучал пополнение, прибывшее им на замену. Вместо Крюгера мне предоставили в качестве нового водителя ефрейтора Фишера. Он был родом из Хамборна и по своей гражданской профессии оказался автослесарем и очень хорошим специалистом и душевным человеком. Он сразу с жаром взялся за работу, чтобы насколько это возможно привести мой старый «Мерседес» в порядок. Однако в конце концов он доложил: