– Его Святейшество хочет знать, какую службу начинать? Об упокоении?
– Нет, нет, о здравии! – раньше закричал Кройстдорф, чем понял, что его развели, как младенца. – О здравии, – уже спокойнее сказал он. – Государь жив. Пока.
– Не следует ли сообщить в «Новостях», что еще есть надежда? – подал голос один из системщиков.
Кройстдорф помял пальцами подбородок.
– Не-ет. Наши догадливы. Сами все поймут, когда увидят службу. А вот трансляцию по всем каналам обеспечьте. Чтобы ни в одной захолустной церкви, слышите, ни в одной, заупокойной не было.
– Уклоняйтесь. Не давайте им попасть в вас, – тем временем командовала Варвара.
Ее голос доходил до Макса очень издалека. Ему чудилось, что сверху его накрывает купол. Пока стенки были прочными, ничто не могло причинить вреда. Однако в них начали появляться дыры, сквозь которые проходила цифровая игла.
«Грехи, – ужаснулся император. – Рвут благодать… Я совершенно не хотел изменять жене. Но бывают же такие настойчивые дамы… Не отвертишься». И тогда, после взрыва «Варяга», он так рассердился, что приказал не брать пленных. Несколько дней, пока не остыл. Но люди, солдаты, погибло много ни в чем не повинных, пусть врагов. Не они ведь устроили бойню на шельфе. Зато им пришлось платить. И еще рабочие, которые хотели разорвать мэра Собакина экскаваторами. По-своему правы. Чинуша-вор. А Государь его помиловал, внял голосу родни. За этих-то кто заступится? Пошли прокладывать трубы на Марсе. Надо вернуть. И так его считают Сердитым.
«Сердитый» – прозвище по имени минного тральщика, на котором он служил в молодости мичманом на Северном море. Оно прилипло, потому что император любил хмуриться и улыбался редко. Подданные воображали его утесом, о который разбиваются волны внешней ненависти. При нем особенно расцвела старая византийская теория «Удерживающего» – Государь держит щит между миром людей и адом, не давая злу вырваться.
Ну и где теперь этот гордый щитоносец? Почему-то пришли в голову детские стишки, которые вчера долбил младший сын для урока чтения:
«Летит на паутинке,
Качаясь, паучок.
Осенние картинки.
Боится дурачок».
«Боится дурачок». Будет паутинка прочной? Куда его занесет?
Все зависело от того, какой это по счету теракт. Еще цесаревичем Макс решил, что плохо могут закончиться только третий, пятый и седьмой. А там уж только тринадцатый.
«Сердитый» взорвался года за два до коронации. Августейшего мичмана еле выловили из ледяной воды. Неисправностей на борту не было, что и позволило предположить теракт. Сам Макс смеялся и говорил, что покушались не на него, а на корабль. Хотя уже место службы – минный тральщик – наводило на мысль, что старшие братья хотели бы избавиться от еще одного претендента в очереди к трону.
На сегодняшний день Государь пережил уже пять покушений, предотвращенных молитвами Кройстдорфа. Это было шестым, если не считать гибели судна. И седьмым, если считать… «Буду думать, что шестое, – решил Макс, – тогда пронесет».
Стенки колокола, который накрывал его целиком, лопались, как гнилая кожа от растяжения. Ему не хватало защиты! Помощи извне. Своих сил увертываться от вездесущей иглы уже не было. И вдруг острие несколько раз отскочило от теплого прозрачного свечения – кажется, дунь – и нету. Бока колокола тяжелели, точно наливались звонкой бронзой. Их лизал приходивший издалека поток. Волна за волной он накатывал на царское укрытие, делая его все прочнее.
Макс почувствовал, что сейчас, сию минуту за него просят миллионы голосов. Кто жарко и горячо, кто совсем слабо, походя: «Господи, помяни раба твоего Сердитого». Но и этого хватало. К первому потоку стали присоединяться другие, молившиеся тому же Богу, но по-своему, как им удобнее. За него боялись. Это было приятно. Неужели за пределами казенного почитания его все-таки не хотят потерять?
Был и гадкий шепоток ненависти, неприятия, глубокой духовной несовместимости: «Ох, душно! Дайте воздуха, все равно какого, пусть жаркого, с чумой, пусть с ледяным арктическим крошевом! Совсем прижал! Умираем!»
На это можно было бы досадливо махнуть рукой, если бы полупридушенный голосок не укреплялся недовольством: налоги, военные потери, цены, – превращая хрип в уверенный ропот. Многие, кто и не разделял липкой ненависти, прибавляли свой «шип и топ» уже потому только, что варились в соку чужого отвращения, что быть довольными не принято и стыдно.
«Помогите же мне! – взмолился Макс. – Помогите только потому, что я в беде!»
Одумался ли кто-нибудь, он не знал. Но колокол укрепился до чрезвычайности.
– Тянем. – Варвара давно выбрала Ландау в напарники. У них получалось слаженно. – Ты отклони иглу, а я дерну. Бабка за дедку, дедка за репку. Эй, репка, будьте готовы к старту!
Кройстдорф уже ожидал услышать: «Вытянуть не можем!»
– Опаньки! Получилось!
На экранах начали осыпаться целые завесы цифр, как в детских фильмах рушится замок Кощея Бессмертного. Зашипели двери телепорта. За ними что-то булькнуло.
– Пап, последняя возможность, – дразнила Варвара, – сейчас уволит!
Створки кабины разъехались. Из прозрачной колбы на свет божий шагнул очень рослый человек с выпученными глазами и волосами торчком.
– Жене не говорите, – придушенным голосом попросил он.
Излишняя предосторожность. Императрица давно билась в смежном покое. Просто ее не допускали, чтобы не мешать работе.
– Варвара. – Самодержец поймал девочку за татуированную голую руку. А то Волкова пыталась незаметно улизнуть. – Вы уже сейчас могли бы занять место фрейлины и, по отцу, имеете на него полное право. Но вам ведь не интересно?
– Лучше медаль за спасение утопающих, – попыталась отшутиться та. Но вышло жалко, и она вдруг чего-то смутилась.
– Не смотрите в землю, я этого не люблю, – потребовал император. – Все, что пообещал вам отец, будет исполнено по именному повелению.
– Не надо, – испугалась девушка. – Я не знала, что такое бывает. Против нас правда играют. Отец не шутил…
– С таким не шутят, – без тени улыбки оборвал ее император. – Хотите тоже играть? Думаю, группа технической поддержки будет только рада.
Ландау усиленно закивал. Другие ребята тоже не возражали. Дочка главы безопасности – еще неясно, хорошо или плохо? Вроде девка не балованная, своя. А что с отцом у нее терки, так у кого их не было? Ясно как день, души друг в друге не чают. Но не пережили гибель матери – такое не забывается. Отсюда и свистопляска.
– Карл Вильгельмович, вы мне нужны, – ровным голосом сказал император. – Отдайте нужные распоряжения и следуйте за мной.
Ноги у Кройстдорфа подкосились. Вот сейчас.
Варвара проводила отца сочувственным взглядом. Она еще не решила, хочет ли на службу. Но те, с другой стороны, ее реально разозлили.