– Я могу на край ванны сесть, – предложил он.
– Ты нагнешься, – сердито посмотрела на его лицо я.
– Сяду. Мне так удобнее, – стал Яр спорить.
– Нагнешься! Или я тебя нагну! – прошипела я.
В ванную комнату постучали. И озадаченный голос Алсу спросил:
– Ребят, все в порядке?
– Не лезь к ним, кошечка, – услышала я Олега. – Пусть играют. Я в следующий раз тоже так буду говорить.
И он опять захохотал.
В бессилии я стукнула по стене. О чем там они подумали?!
– Зарецкий, – прошептала я, включая воду, чтобы нас не слышали. – Я тебя прошу по-хорошему. Пожалуйста. Нагнись. Так, чтобы волосы оказались над ванной. Иначе я тебя утоплю. Клянусь.
Ярослав, выразительно на меня глянув, все-таки подчинился. И я приступила к делу.
Я никогда никому не мыла голову – разве что куклам в детстве. Мыть же голову собственному телу казалось сюрреализмом, но я прогоняла прочь мысли о собственном сумасшествии, и, силясь отстраниться от всего происходящего, привычно набрала в ладонь шампунь с крапивой. Я равномерно распределила прозрачную жидкость по всей длине волос, смыла, набрала шампунь вновь. Ярослав попытался вырваться, решив, что это все, однако я едва ли не прижала его к ванне – быть сильной мне ужасно нравилось. Затем в ход пошел бальзам.
– Зачем так много всего, – сплюнув попавшую в рот воду, спросил Ярослав.
– Скажи спасибо, что я не втирала перед мытьем масло, и обошлась без оттеночного шампуня и маски, – отозвалась я, заворачивая волосы в полотенце, чтобы сохли.
– Спасибо, – пропищал Зарецкий и решил поклониться мне в пояс. Полотенце тотчас упало с волос. Пришлось возиться с ним заново.
А потом подошла моя очередь для экзекуций. И место Яра заняла я.
Еще вчера эта ванна казалась мне просторной, но уже сегодня это ощущение исчезло – телу Зарецкого было мало пространства. Пытаясь не обращать внимания на чужие ощущения, я встала под душ, чувствуя, как упругие струи стекают по телу. Я долго стояла под горячей водой, отогреваясь и удивленно рассматривая себя, пока Ярослав не спросил недовольно:
– Скоро ты? Или решила изучить каждую клеточку моего прекрасного тела? – В его голосе зазвучало неприкрытое ехидство.
– Самую главную клеточку, – отозвалась я еще более язвительно.
– Это какую? – заволновался Зарецкий, явно начав думать не о том.
– Сердце, – отозвалась я, прижимая ладонь к плоской груди и чувствуя биение чужого сердца.
– Даже жалко. Мне есть, чем гордиться, – сказал он. И прежде чем я успела что-то сказать, заявил: – У меня большое сердце. Как говорится – готово любить весь мир.
И засмеялся нервно, явно довольный своей шуткой.
– Твое сердце в ближайшее время никого любить не сможет, – сообщила я.
– Зато твое… – с предвкушением сказал Зарецкий, и я тотчас отодвинула занавеску.
– Только попробуй, Енотище, я тебе сама могилу выкопаю. Сил-то теперь много, – ухмыльнулась я.
Он одарил меня злобным взглядом.
Когда я вышла из ванны, застенчиво кутаясь в свое полотенце, Яр захохотал.
– Кошмар, какое убожество, – объявил он. – Настенька, оберни его вокруг бедер, а не вокруг груди. У тебя теперь все равно ее нет. Вся моя, – забывшись, полапал он сам себя. И тотчас получил по рукам. – Больно, дура!
– Э-э-э, – тотчас стушевалась я. – Извини.
Яр приблизился, пристально глядя мне в лицо, и провел большим пальцем по моей щеке.
– Бритву. Крем для бритья, – заявил он безапелляционно.
– У меня с собой их нет, – призналась я.
– А у кого есть? У шута?
– Какого шута? – не поняла я.
– Твоего дружка поехавшего. Как его там… Олег?
– Сомневаюсь, что у него есть запасной станок, – отозвалась я задумчиво. Это было забавно – тереть себя за щеку, чувствуя, что она слегка колется.
Зарецкий закручинился, но настаивать не стал. Спросил только, трогая меня за голову:
– Ты что, и мои волосы мыла три раза?
Я кивнула, беря фен, и он в немом крике театрально воздел руки к потолку. Полотенце едва не упало, и я кинулась его поправлять, хоть и понимала – все, что хотел, Зарецкий уже увидел и наверняка потрогал. Впрочем, в этом он был не одинок.
Когда мы вышли из ванной вдвоем – оба в полотенцах, все еще смущенные и старающиеся не смотреть друг на друга, нам навстречу попались Карл и Дан. Сохранить спокойствие далось нелегко.
– Вы душ вместе принимали? – озадаченно спросил Дан, таращась почему-то на меня, и я внезапно вспомнила про его предпочтения в любви. Стало неловко.
– Вместе, – пискнул Яр моим голосом, прижимая руки к груди. – А что?
– Да так, – отвечал друг.
Карл ничего не сказал. Но я видела, как он смотрел на мое тело – внимательным долгим оценивающим взглядом. Мне это не нравилось. Я схватила Ярослава за руку и утащила наверх, в спальню. Там мы вновь закрылись на замок.
Я вытащила одежду для Зарецкого – белье, джинсы, футболку и теплую кофту.
– Одевайся, – скомандовала я.
– Отвернись, – потребовал он. Пришлось подчиниться. Нам обоим до сих пор было ужасно неловко.
– Боже, как неудобно, – кряхтел Яр у меня за спиной, – блин… Да как так… Слушай, Мельникова, я впервые рад, что девушка не в стрингах. А то я бы вообще умер.
– Заткнись, – ледяным тоном велела ему я. – Оденься молча.
– Как скажешь… – Он вновь завозился. – Эй, застегни!
Я обернулась – Яр стоял, смешно заведя руки за спину, и пытался застегнуть лифчик. Пришлось подходить и помогать.
– А можно без него? – жалобно спросил он.
– Нельзя! – рявкнула я.
Футболку и джинсы Зарецкий надел самостоятельно, безостановочно охая, ахая и жалуясь.
А вот с тем, что надеть мне, возникли проблемы – спортивный костюм Яра был мокрым. Его можно было выстирать, однако для сушки требовалось время.
– Сбегаю и возьму для тебя одежду. А ты в одеяле сиди, – решил Зарецкий, сидя передо мной на кровати – пришлось расчесывать ему волосы, чтобы он все их не повыдергивал.
– Можно у Дана попросить, – сказала я. И хмыкнула: – С тобой-то он точно поделится.
– Это еще почему? – не понял Яр.
– Мне кажется, ты ему понравился, – сообщила я с усмешкой, желая подразнить. – Дан – классный парень. И играет на оба фронта. Можешь с ним подружиться. Вернее, я могу, – мне стало смешно.
– Нет уж, – отозвался Зарецкий, который тотчас все понял. – Спасибо.
Вниз мы спустились вниз молчаливые и смотрящие в разные стороны, но не друг на друга. Я – плотно закутанная в одеяло, Ярослав – в моей одежде.