Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Фиалковский cтр.№ 105

Среда, 3 февраля 1943 г. Получили погоны.

Проснулся с тяжелой головой. Должно быть, перепил. Трудно было вставать. Не лучше чувствовали себя Манько и Наумов, особенно Наумов. Все мы были хорошо «мятые».

С трудом собрался, ополоснул лицо, шею, быстро оделся. Нужно успеть снять пробу, чтобы народ не ждал меня.

Снятие пробы стало формальностью, но ее нужно соблюдать. Пища уже приготовлена и будет роздана и съедена. Повара проверены и научились готовить. Кто-то должен юридически отвечать за качество приготовления пищи, за ее безопасность. Вначале приходилось много заниматься поварами, санитарно-гигиеническими вопросами и технологией приготовления пищи, не обходилось и без того, чтобы запрещать выдачу некачественной пищи на свою же беду и наказание. Так что снимать пробу надо. Выскочил на улицу. Сразу сковало всего холодом, перехватило дыхание, веки слипались от мороза. Только сейчас почувствовал, какой стоит сильный, насквозь пробирающий холод. Такая суровая зима, и мы ее выдержали. Вокруг много снега, сугробы, а в оврагах можно и с головой провалиться. Несколько дней назад во время боев не замечали этого. Даже снега не было в местах, где шли бои — растаял от огня, копоти и дыма. И не очень-то мерзли — горячо было. А здесь, во дворах и в овраге, белым-бело от снега.

Завтрак был готов, и ждали меня. Народ уже собрался возле кухни и склонял меня, должно быть, до прихода. А сейчас не зло подшучивали. Я редко употреблял алкоголь, не видел в нем радости, и меня к нему не тянуло. Личный состав никогда не видел меня в состоянии алкогольного опьянения, поэтому удивлялись моему внешнему виду. Завтрак взял на троих. Пришли Манько с Наумовым. Позавтракали. Наумов нашел среди остатков, чем похмелиться, труднее всего было ему.

Планировал вырваться в медсанвзвод. Хотелось поздравить коллег, увидеть Майю, но пока не выходило по времени и не знал, где они размещены. Ко мне все шли на перевязку больные. Добился изготовления крышки и охраны колодца. Проверил наличие и качество продуктов на кухне. Хлеб был замерзший — ледяные кирпичи: ножом с трудом резался, крошился ледяными осколками. Приняли решение выдавать его на сутки, чтобы согревался у людей.

Наступило время обеда. Снял пробу и принес в медпункт как обычно — на нас троих: меня, Николая и Костю. В двух котелках борщ на одного и двоих, в третьем котелке каша с мясными консервами и подливой на троих. Хлеб получил еще утром на целый день и сахар. Поставил обед на стол. Зашел Костя. Потирая руки, проговорил задорно:

— С мороза горяченькое пожрать неплохо.

Помыл руки и подошел к столу. Я пошел к умывальнику мыть руки. Обычно первое блюдо Костя ел из котелка, в котором было на одного человека, а из второго, где было на двоих, мы с Манько ели вместе. Здесь, в доме, были тарелки, но мы ими не пользовались. В зеркале через плечо увидел, как Костя подошел к столу, взял полный котелок, в котором был борщ на двоих, и слил с него жидкую часть в другой котелок, в котором было на одного. Котелок, с которого слил жидкую часть, поставил перед собой, сказав при этом:

— Где тут поменьше — мой котелок, — и стал кушать густое содержимое, где было борща на двоих.

Я, пораженный увиденным, все мыл руки, когда кончилась вода в умывальнике, вытер руки и не знал, как мне дальше поступить. Я не мог отойти от умывальника, все стоял, вытирал давно уже сухие руки. Что делать? Тут же разоблачить? И тогда?.. Что же потом? Выкинуть его из медпункта со скандалом? Быть вместе как были я уже не смогу. Затеять ссору, а может быть, драку? Я никогда не дрался и с подобной подлостью не встречался. Накинул шинель и выскочил на улицу. Он спросил вслед, буду ли кушать. Ответил, что сыт пробой, и хлопнул дверьми.

Встретился Манько.

— Обедал?

— Нет, не хочется, кушай, мне не оставляй. Я по делам.

И быстро ушел по степи в мороз, сугробы, к оврагу, к реке Царице. Если бы можно было, убежал бы далеко-далеко. Быстрой ходьбой успокоился немного и стал жалеть, что не разоблачил его на месте. Ругал себя слюнтяем, трусом. Действительно, почему не разобрался с ним сразу по горячим следам? Сдрейфил?

Пошел вдоль речушки. Левый берег, более высокий и крутой, был пронизан траншеями, между которыми виднелись входы в землянки, блиндажи. Немало землянок было на правом берегу. Русло Царицы промерзло, воды, должно быть, было мало, зато много намело снега — лежали высокие причудливые сугробы. Хотелось пройти в медсанвзвод, но не знал, где они и куда идти. Много стояло воинских частей вокруг, где шел. Возвращаться в роту не хотелось. Шел по каким-то улицам, дорогам, сугробам около двух часов. Затем вернулся в расположение роты. Все стояло на своих местах. В медпункте никого не было. Стол убрали, перемыли посуду. Решил все же объясниться с Наумовым. Нашел его в транспортном взводе возле колесных машин. Отозвал в сторону и сказал ему:

— Разбираться не будем. Ты должен уйти из роты, немедленно, сегодня же или устрою большой скандал, и с позором вынужден будешь бежать из бригады.

— Куда я уйду и зачем? Что ты придумал?

— Ты должен перевестись в другое подразделение или часть. Не спрашивай, почему. Знаешь, сам знаешь, гад ты.

— Ну-ну! Потише! Ничего я не знаю и не понимаю. Что ты затеял против меня?

— Ничего я не затеял. Ты сам решил за себя. Могу напомнить. Обедом ты решил свою судьбу. Забери свои шмотки и в медпункт впредь не показывайся. Ты и раньше немало делал подлостей. На этот раз прощения тебе не будет. Так что убирайся из нашей части.

— Никуда я не пойду.

— Тогда я сделаю, что уйдут тебя с большим позором.

— Ничего не понимаю, что затеял? А вообще, не становись мне костью в горле, выплюну, раздавлю! — прошипел он со злобой.

Вид его был страшен. Мне казалось, что он вытащит пистолет и выстрелит в меня. Почувствовал, что может это сделать. Об этом говорила его поза с несколько выставленными сжатыми кулаками, глазами, налившимися кровью, и подергивающиеся желваки. Мы были одни среди колесных машин и сугробов снега и смотрели друг на друга. Он действительно не понимал, что случилось, или его обуял страх возможного позора, или просто возмутился, что вторгся в его действия. Подлость стал прикрывать наглостью. Уловка, самозащита наглеца? Какая же это скотина! Как он мог ложкой дегтя испортить бочку меда — радость победы, воинскую дружбу, братство? Как он мог? Такой может. Таков он, его нутро, его суть. За все эти месяцы общения с ним все его поведение было на грани бессовестности, подлости. А случай ограбления аптеки в начале августа прошлого года? Не зря едва терпел его Манько. Он думал только о себе, о своем благополучии, действовал в свою пользу и ни с чем и ни с кем не считался. С таким, как говорится, в разведку идти нельзя. Так мы простояли друг против друга какое-то время. Говорить уже было не о чем. Я ушел прочь от него и чувствовал спиной, что он смотрит мне вслед, просверливая насквозь. Неприятный холод прошелся по спине. Он на все способен. Страшно представить, что и такой человек войдет в новую послевоенную жизнь. Сколько хороших людей унесла война и сколько еще погибнет?..