На обороте приписка: «Да Иван же говорил: а что ми господине говорити, того мне не испамятовати, сколко ко мне о тех делех жонок и мужиков прихаживало»
[217].
Можно себе представить степень отчаяния Соломонии, если она дошла до общения с бабками-сифилитичками с провалившимися носами, позволяла себя трогать грязными руками всяким подозрительным ворожеям. Но какие эмоции могла вызвать вся эта возня у Василия III?! Кому понравится, если жена перед ночью любви надевает на тебя намоченную неизвестно в какой жидкости холодную ночную рубаху и уверяет, что вот теперь-то все и получится? Помимо элементарной брезгливости и отвращения, государь боялся порчи и сглаза, наведения на него черных колдовских чар — а с этим в средневековой Москве было запросто. Обезумевшая в попытках завести ребенка жена, как видно, не сильно разбиралась в знакомствах, и отсюда к Василию III мог подобраться супостат. Возможно, на принятие Василием III окончательного решения развестись повлияла не только политическая необходимость. Его достали мокрые рубахи, таинственные мази и снадобья, каждое из которых могло оказаться смертельно ядовитым.
Решение развестись было, видимо, принято Василием III около 1523 года. 13 марта 1523 года умер Петр, зять Василия III, крещеный татарский царевич, которого, по мнению некоторых исследователей, он видел своим преемником в случае отсутствия детей
[218]. В июне 1523 года, накануне казанского похода, завещание Василия III было дополнено особой записью, но в ней ни слова не говорилось о наследнике. Речь шла только об исполнении церковных обетов в случае внезапной смерти великого князя. Формально на престол могли претендовать два оставшихся в живых брата Василия III, Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий (именно в такой последовательности).
Где-то в это время, до осени 1523 года, Василию III «бысть кручина о своей великой княгине». Что это означает, неясно. На февраль того же года планировался некий церковный собор о великих делах «духовных и церковных». Но в источниках о нем нет ни слова. Возможно, именно там Василий III собирался потребовать развода с Соломонией. Летописи молчат, был ли созван собор и какой ответ от церковных иерархов получил великий князь. Ясно только, что, если собор и имел место, ответ был отнюдь не положительный.
Осенью 1523 года вопрос о разводе и наследнике был поднят на заседании Боярской думы. Василий III заявил, что его страшит мысль отдать государство братьям — они «своих уделов не умеют устраивать», куда им справиться со всей Русской землей! Летописец изображает дело так, что именно бояре посоветовали государю развестись и найти новую жену: «Неплодную смоковницу посекают и изымают из винограда»
[219]. Правда, единодушия в их среде не было. Князь Андрей Курбский позже писал, что развод Василию III «возбранящу» «сигклиты», то есть его первосоветники, члены думы. Против выступили близкие к Василию III церковные деятели Вассиан Патрикеев и Максим Грек, а также церковные иерархи.
Сторонники канона и благочестия не учли одну вещь. Как верно замечено историком А. А. Зиминым, отказав Василию III в попытке завести наследника, государевы доброхоты фактически поддержали в борьбе за престол удельного князя Юрия Дмитровского
[220]. А это уже никуда не годилось. Так и до государственного переворота недолго дойти.
Василий III начал подготовку к разводу с супругой фундаментально — в 1523 году он решил построить для ее пострижения специальный монастырь под Москвой. Речь шла о том самом обетном монастыре, который он обещал возвести во время Смоленской войны и о котором вспомнил в дополнении к завещанию 1523 года, написанном по случаю казанского похода. В мае 1524 года началось строительство «за посадом под Воробьевом» нового Девичьего монастыря с церковью Пречистые Богородицы Одигитрия. За год обитель была возведена, оставалось расписать монастырские храмы. Правда, к этому моменту потребность в специальной тюрьме для великой княгини стала уже неактуальной. И сегодня московский Новодевичий монастырь стоит зловещим памятником намерению Василия III.
Наткнувшись на сопротивление своим замыслам со стороны знати и духовенства, Василий III понял главное: надо найти исполнителей. Для всех его придворных настала тестовая ситуация — верны ли они великому князю или каким-то абстрактным принципам?
Как великую княгиню били плетью
Особенностью российской политической жизни с древнейших времен является то, что даже насморк может стать политическим преступлением. Василий III все рассчитал верно. Пока Соломония выглядела мученицей и пока государь робко спрашивал у советников и церковных иерархов, можно ли ему развестись, — ничего не выйдет. Надо изобразить Соломонию преступницей, нарушившей законы, пусть непонятно какие, но — очень важные. Надо запустить официальную версию, согласно которой жена сама осознала свою дефектность и попросилась в монастырь, решив избавить супруга от своего присутствия. И нужны верные люди, которые смогут провернуть операцию по пострижению и заточению великой княгини — пусть даже путем насилия.
Низложение Соломонии произошло в ноябре 1525 года (по разным летописям — между 28 и 30 ноября). Был проведен розыск «о неплодстве» (выше цитировался единственный сохранившийся лист следственного дела). Соломония официально была объявлена больной, причем настолько, что сама попросилась принять постриг. Василий III якобы всеми силами противился уходу любимой жены, но когда она в своем челобитье дошла до митрополита Даниила, вынужден был согласиться.
На самом деле все было не столь благостно. Судя по всему, Василий III разыграл карту колдовства, подтвержденного в ходе «сыска о неплодстве». Соломонию осудили за ворожбу и связь с дьявольскими силами. За такие преступления полагался церковный суд, который не взирал бы на личности. Чтобы не выносить сор из избы, Василий III милостиво приказал супругу не судить, а всего лишь заточить в монастырь. Вот при такой постановке вопроса государь мог найти сторонников своего замысла.
Герберштейн описывает довольно-таки мерзкую сцену пострижения Соломонии. Государыня была схвачена и привезена в московский Рождественский что на Рву монастырь. «В монастыре, несмотря на ее слезы и рыдания, митрополит сперва обрезал ей волосы, а затем подал монашеский кукуль, но она не только не дала возложить его на себя, а схватила его, бросила на землю и растоптала ногами. Возмущенный этим недостойным поступком Иоанн Шигона, один из первых советников, не только выразил ей резкое порицание, но и ударил ее плеткой, прибавив: „Неужели ты дерзаешь противиться воле государя? Неужели медлишь исполнить его веление?“ Тогда Саломея спросила его, по чьему приказу он бьет ее. Тот ответил: „По приказу государя“. После этого она, упав духом, громко заявила перед всеми, что надевает кукуль против воли и по принуждению и призывает Бога в мстители столь великой обиды, нанесенной ей».