Василий III - читать онлайн книгу. Автор: Александр Филюшкин cтр.№ 22

• служилые князья («слуги») — князья пограничных земель, добровольно перешедшие в конце XV — начале XVI века в государство Ивана III и Василия III со своими уделами (князья Стародубские, Одоевские, Белевские, Воротынские и др.). Их прерогативы в вотчинах были меньше, чем у удельной знати. В случае отъезда к другому государю их земли конфисковывались в пользу короны. Долгое время слуг не включали в состав московской Боярской думы (только в 1530 году в нее первым вошел Д. Ф. Бельский);

• старомосковское боярство — неродовитая аристократия, достигшая своего высокого статуса благодаря службе московским великим князьям. Как правило, ее представители занимали воеводские должности, управленческие посты (дворецких, наместников) или были членами Боярской думы. В своем большинстве они были богатыми вотчинниками;

• служилое дворянство («дворяне» или «дети боярские») — основная масса средних и мелких феодалов. С конца XV века представители дворянских фамилий из верхних слоев были объединены в корпорацию, называвшуюся Государев двор. В него входили все думные чины (бояре и окольничие), представители правящего аппарата (дворецкие, казначеи и др.), дворяне московские, с определенного времени — выборные дворяне из регионов (городов и уездов, отбиравшиеся по территориально-родовому принципу). Именно двор был главным кадровым фондом для назначений на различные государственные службы и формирования аппарата управления в уездах, городах, регионах. В своем большинстве дворяне держали поместья, но постепенно обзаводились и вотчинами. Дети боярские составляли ядро русского войска — поместную конницу.

Таким образом, мы видим внутри феодальной корпорации определенную иерархию. Отношения в ней определялись принципом местничества. Положение представителей рода на служебной лестнице определялось карьерными высотами, которых достигли предки. Сын не мог допустить, чтобы его поставили на должность меньшую, чем занимали отец и дед (по сравнению с другими аристократами). Это было бы «порухой чести», и ладно бы только для обладателя слаборазвитого карьерного инстинкта, но и для всей фамилии — целый род мог быть отброшен назад в местнической иерархии. Поэтому дворяне и бояре шли на крайности, вплоть до риска собственной жизни, угрозы казни — лишь бы не допустить «порухи чести».

Мы мало знаем о ранней истории местничества, к которой относится эпоха Василия III. Первое дошедшее до нас подлинное местническое дело относится только к 1534 году, когда князь А. И. Стригин Оболенский отказался ехать в составе посольства в Крым, сочтя назначение «невместным» ^[63]. О более ранних случаях местничества есть только упоминания, без особых подробностей. Поэтому ученые спорят о сущности и особенностях местничества. Некоторые считают, что местничество было своеобразной формой ограничения власти монарха — мол, он во всем самовластен, а вот в служебных назначениях не мог своевольничать, а считался с обычаями и мнением знати и не мог переломить ее упрямство. Местничество было как бы формой самозащиты служилой знати от произвола сверху. В процессе этого героического сопротивления русские аристократы мужали и превращались в настоящий правящий класс.

Другие ученые видят в местничестве просто атавизм, гипертрофированное чувство принадлежности к роду, недобитый пережиток удельной эпохи. По выражению американского историка Р. Крамми, местничество было психологической компенсацией аристократии за новую для них обязанность пожизненной службы Московскому государству.

Наиболее экзотической выглядит концепция французского историка Андре Береловича. Он считал, что русские в течение всей своей истории страдали от обширности, бесконечности окружающего их мира — были ушиблены «огромным и пустынным» российским пространством. Поэтому они все время пытались упорядочить мир, внести в него некую иерархическую систему. По мнению Береловича, только мировосприятие человека, считавшего себя частью какой-то системы и иерархии, позволяло ему чувствовать себя в России уютно, как-то освоить бескрайнюю русскую ширь. Местничество и было одной из таких искусственных иерархий. Знать придумала себе особое богатство и смысл существования — «коллективный капитал престижа» дворянского рода, состоявший из заслуг как живых, так и умерших представителей дворянского клана. Прирастить этот капитал можно было только государевой службой, а она-то и носила иерархичный характер.

На все это заметим, что концепция Береловича, несомненно, очень интересна с позиций ученого XX века. Но вряд ли дети боярские времен Василия III могли бы воспроизвести подобное рассуждение для объяснения, почему они местничаются. Если поверить Береловичу, остается только предположить, что они сами не ведали, что творили — и так почти 200 лет, вплоть до ликвидации местничества в 1682 году…

Оставив высокие научные гипотезы, просто опишем, как выглядел местнический порядок. При назначении на ту или иную должность служилый человек получал грамоту об этом назначении — так называемые «списки». Грамота не носила персонального характера, это был документ о назначении всех должностных лиц, связанных с данной акцией (списки воеводских назначений в полки в планируемом походе, списки посольства и т. д.). Чаще всего это была выписка из разрядных книг (особых книг, содержавших перечни служебных назначений, которые составлялись в специальном ведомстве — Разряде, с середины XVI века — Разрядном приказе). Дворянин, таким образом, сразу же мог оценить, «выше» и «ниже» представителей каких родов он оказался и соответствует ли это положению его рода, нет ли «порухи чести». Среди воеводских назначений была своя иерархия. Выше всех стоял первый воевода большого полка. Второй воевода большого полка в местнической иерархии был равен первому воеводе полка правой руки или передового полка (в разных разрядах последовательность разная, и полку правой руки иной раз бывал равен передовой полк, а иногда их располагали последовательно). Воеводы сторожевого полка считались следующими по значению, но всячески пытались оспорить это положение, тем более что в походах передовой и сторожевой полки часто сливались. Ниже всех находились воеводы полка левой руки.

Если новоиспеченного воеводу устраивало назначение, он «брал списки» и отправлялся на войну. Если же нет — вот тут и начиналось самое интересное для дворян и самое неприятное для властей. Сын боярский не брал списков с назначением, отказывался исполнять порученную службу и просил возбудить дело и пересмотреть решение — «меньше такого-то мне быть невместно». Власти подобные иски терпеть не могли, называли «дурованием», но были вынуждены «давать счет», то есть рассматривать аргументы сторон, почему они не могут принять данного назначения (в основном это были перечисления служб предков, кто и когда был кого «больше»).

У нас нет подробных данных для эпохи Василия III, но нет оснований считать, что она чем-то принципиально отличалась от более позднего времени. По подсчетам американского историка Н. Коллманн, из 1076 местнических дел XVI–XVII веков истцы выиграли всего 14. Жалкий один процент! То есть государь практически никогда не менял решений. Лишь в 24 процентах случаев — и это, видимо, надо считать победой истца — объявлялось безместье или проблемы спорщиков решались как-то иначе (обещанием властей решить дело после службы, переподчинением истца непосредственно первому воеводе, отставкой, новыми назначениями и т. д.) ^[64]. Истец при этом нередко страдал лично, отставки сопровождались опалами, но зато он не допускал создания прецедента. Назначение на должность, влекущее «поруху чести» для всего рода, не состоялось — это было главным. До личной ли судьбы тут…