Николай II - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Фирсов cтр.№ 152

Страница

Пытаясь найти ответ на вопрос об отношении Николая II к Григорию Распутину, поэтесса З. Н. Гиппиус вынуждена была признать, что никто никогда об этом не узнает, поскольку царь «был завязан в молчание, точно в платок. Так, в молчании, и отошел к прошлому. Ни одного слова от него не осталось. Те, что читал он по бумажке на приемах, — забылись». Фраза о молчании — ключевая. Не только З. Н. Гиппиус, но и многие современники воспринимали последнего самодержца именно как «великого молчальника», скорее как «образ» власти, ее символ, чем реального человека со всеми его достоинствами и недостатками. И сегодня Николай II для его почитателей и критиков часто предстает олицетворением прошлого, старой императорской России, для одних — великой страны, «которую мы потеряли», для других — государства с архаической политической системой, реформировать которую царь «по недальновидности» или даже «ничтожеству» не мог и не хотел.

Политические установки предопределяют отношение к «Хозяину Земли Русской», обезличенному и превращенному в сказочного героя, неважно — положительного или отрицательного. Сказка же назидает, воспитывает и утверждает человека в истине о добре и зле. Советская «сказка» долгое время говорила о Николае II не только как о слабом правителе, лишенном политических талантов (тем более что здесь не все очевидно), но и как о ничтожном человеке, жестоком и злом. Подобная характеристика нашла свое выражение в «Истории Великого Октября» академика И. И. Минца, суммировавшей давний набор претензий к последнему самодержцу. Для советского историка царь — «коронованная бездарность», окруженная «такими же коронованными ничтожествами». «Николай Романов начал свое царствование с Ходынки, — писал И. И. Минц, — провел его в постоянном терроре против революции и кончил попыткой потопить ее в крови. Недаром народ прозвал его Николаем Кровавым».

Разумеется, эта характеристика активно использовалась в публицистической литературе и до упомянутой работы академика. О «кровавом» царе заговорили еще в 1905 году, после событий 9 января. Но то, что для оппозиционно настроенных критиков самодержавия в начале XX века было вполне естественно, для ученых и публицистов первого в мире рабоче-крестьянского государства стало своеобразным политическим «символом веры», ибо, как заметил Н. А. Бердяев, психический тип коммуниста определяется тем, что в его восприятии мир разделяется на два противоположных лагеря — царство света и царство тьмы (Ормузда и Аримана). Для истребления «темного царства» все дозволено. Ненависть является главным качеством строителей социалистического мира, и она всегда обращена к прошлому, всегда от него зависит. Ненависть преобладает над любовью.

Николай II, таким образом, оказывается жертвой идеологических построений и теоретических посылок новоявленных «строителей», а марксистско-ленинская «форма» определяет историческое «содержание» эпохи последнего царствования и анализ личности несчастного убитого в Екатеринбурге венценосца. И хотя в сталинскую эпоху о Николае II специальных работ практически не писали, это никак не влияло на отношение к нему официальной исторической науки. Установки «Краткого курса истории ВКП(б)» были руководством к действию для всех гуманитариев вплоть до разоблачения «культа личности». В «энциклопедии большевизма» (как называли «Краткий курс» советские идеологи) о Николае II почти ничего не сообщалось. Говорилось лишь, что 9 января 1905 года он встретил пришедших к нему рабочих «недружелюбно» и приказал в них стрелять. Схема требовала от исторической правды жертв, — и в книге появилось упоминание о том, что царь в тот день находился в столице, в Зимнем дворце. Соответственно, писалось и о «кровавом злодеянии царя», персонально ответственного за случившуюся трагедию (курсив мой. — С. Ф.). Читатели убеждались в том, что последний самодержец «опирался, главным образом, на крепостников-помещиков»; что накануне февраля 1917 года «буржуазия» боялась заключения им сепаратного мира с Германией (тем более что при дворе «хозяйничали пройдохи вроде Распутина»), почему-де и готовился дворцовый переворот. В результате накануне 1917 года царь оказался изолированным. О расстреле Николая II, его семьи и слуг в «Кратком курсе» вообще не говорилось ничего.

Как видим, личность последнего самодержца была полностью «смазана». Символ прошлого пытались деперсонифицировать, воспитав целые поколения в забвении относительно того, кто более двадцати лет стоял во главе Российской империи. Но желание выйти за пределы установленной схемы оказалось невозможно истребить. Этим, очевидно, можно объяснить успех книги М. К. Касвинова «Двадцать три ступени вниз», впервые увидевшей свет в начале 1970-х годов. И хотя автор использовал старые штампы (да и само название книги говорило за себя), она была обречена на читательский успех, ибо приоткрывала завесу над тайной жизни и смерти последнего самодержца. Пусть М. К. Касвинов писал о «ничтожном» и «кровавом» царе, но он все-таки писал о человеке, а не о социально-экономических и политических предпосылках пролетарской революции! Неслучайно его работа пользовалась популярностью, неоднократно переиздаваясь большими тиражами.

За границей, особенно в кругах почитателей последнего царя, отношение к нему было принципиально иным. В эмиграции впервые прозвучали и голоса о необходимости почитания памяти Николая II, о его будущей канонизации. Среди тех, кто громко заявил об этом, был и полковник В. И. Назанский, до революции 1917 года служивший помощником московского градоначальника. Для него царь — историческая личность, изначально призванная глубоко страдать за себя и за других. Памятуя, что Николай II появился на свет в день религиозного поминовения Иова Многострадального, В. И. Назанский в книге «Крушение великой России и Дома Романовых» упомянул о строившемся тогда (в конце 1920-х годов) брюссельском храме во имя святого праведного Иова — в память царя-мученика и всех русских людей, в смуте богоборческой властью убиенных. Полковник был убежден, что настанет время, когда подвиг венценосного страстотерпца будет осознан и в России. Народ очнется и отомстит за все своим обидчикам.

Одним из первых, кто заговорил о святости последнего самодержца, был товарищ (заместитель) обер-прокурора Святейшего синода Н. П. Раева — князь Н. Д. Жевахов, в 1920-е годы выпустивший два тома своих воспоминаний. Князь был убежден, что русские цари были глубоко религиозными людьми и обусловливали благо государства благом Церкви. Именно ему принадлежат слова о том, что царствование Николая II «даст православной церкви нового святого и в будущем будет оцениваться как „Житие Святаго Благовернаго Царя-Мученика императора Николая Александровича“». Жевахов воспринимал царя как одного «из величайших подвижников Церкви последнего времени, подвиги которого заслонялись лишь его высоким званием Монарха».

Страница