По колено в крови. Откровения эсэсовца - читать онлайн книгу. Автор: Гюнтер Фляйшман cтр.№ 75

Йозефу Фендту было 20 лет, он был из Маннгейма. У Йозефа было две отличительные черты: в бою он действовал собранно, решительно и расчетливо. Остальное время он состязался с Крендлом по части изобретения непотребных названий для определенных частей тела и выполняемых ими функций.

Всем четверым выпало воевать на Украине и теперь здесь, в России. Они были люди опытные, и я был рад, что они оказались во 2-м взводе.

Когда мы ночью, прибившись друг к другу, чтобы согреться, дремали, до нас со стороны русских донесся голос. К нам обращались по-немецки. Некто с ужасающим акцентом осведомился:

— Эй, немцы! Говорят, вы собак е...те?

Его товарищи по достоинству оценили остроумие, во все горло расхохотавшись. Хихикнул и кое-кто из наших, потом и мы не выдержали, тоже рассмеялись.

Один из наших крикнул:

— Эй, русские, говорят, вы своих матерей е...те? Мы рассмеялись. Русские тоже.

— Эй, немцы! У вас винтовочек для нас не найдется?

— Эй, русские! Винтовочек нет, зато пуль сколько угодно!

Общий смех.

— Эй, немцы! А пожрать для нас у вас не найдется?

— Эй, русские! Попробуйте мерзлого говна, если вам так уж жрать приспичило!

Снова общий хохот. Потом русские снова повторили вопрос:

— Немцы! Серьезно, есть у вас, что пожевать? Жрать хочется!

Мы все как по команде повернулись к Дитцу. Тот, на секунду задумавшись, полез в свой ранец, достал буханку хлеба и откромсал краюху. Мы последовали его примеру, потом кто-то нашел старый мешок, кажется, упаковку отчего-то, туда сунули отрезанные ломти, а потом, размахнувшись хорошенько, перебросили угощение русским.

— Эй, русские! Ловите! Вот вам хлеб!

Наступила продолжительная пауза, потом раздался все тот же голос.

— А стрелять не будете? — осведомился он.

— Не будем, не будем!

Снова долгая пауза, потом мы увидели, как кто-то из русских, скрючившись, прокрался к мешку с хлебом, схватил его и тут же снова исчез из поля зрения. Некоторое время спустя к нам снова обратились.

— Эй, немцы!

— Да!

— Спасибо вам.

Ночь прошла тревожно, казалось, ей конца не будет. Дальке постоянно развлекал нас карточными фокусами. А мы, хоть уже и насмотрелись на них вдоволь, просили его вновь и вновь показать. Пфингстаг и Райгер углубились в беседу о достоинствах различных тканей и способах их производства, потом заговорили о сортах дерева и о преимуществах различных материалов. Фендту захотелось узнать что-нибудь из истории нашего подразделения, но вот об этом нам, старым бойцам 2-го взвода, как раз рассуждать не хотелось. Потому что непременно всплыли бы такие имена, как Эрнст, Цайтлер, Брюкнер, и многие-многие другие.

Дитц, как обычно, ходил от одного к другому. Поговорит минуту или две, потом переходит к следующему и так далее. И каждого одаривал какой-нибудь мелочью. Это могла пачка лезвий для безопасной бритвы, пакетик изюма, свежая газета — что угодно. Он всегда говорил, что все это прислано ему его «друзьями» из дому, и был рад отдать хоть часть всего нам, потому что его друзья были настолько щедры, что буквально заваливали его всем, чем только можно, и что ему, дескать, этого вовек не израсходовать. Я знал, что Дитц на самом получал много писем и посылок и что все эти дары — не «трофеи» и не добыча в результате акций мародерства. Дитц и в мыслях не мог позволить себе ничего подобного.

Поговаривали, что Дитц все свое жалованье отсылал домой и что в письмах просил своих родных покупать на эти деньги эти самые мелочи и присылать ему, чтобы иногда порадовать ими подчиненных. Выходило, что Дитц практически ни крохи от своего жалованья не оставлял себе, ибо у него в подчинении было не меньше 200 человек. Посылки из Германии добирались до нас, как правило, три недели. И регулярно раз в три недели наш оберштурмфюрер одаривал своих бойцов. Причем он обставлял все так, будто мы оказываем ему великую честь, принимая его мелкие подарки. В целом, это было недалеко от истины, поскольку во фронтовых условиях таскать такое обилие барахла было чрезвычайно обременительно. И не бросишь — все-таки жалко! Мы понимали, с каким сложностями связана пересылка и приобретение этих вещиц, и всегда с благодарностью принимали их от Дитца, потому что не хотели его обидеть. Ему доставляло массу удовольствия делать подарки. И на войне, где все живут в постоянном страхе, тоскуя по дому и просто по человеческому общению, разве можно было обидеть такого человека, как Дитц.

В тут ночь мне от Дитца достался томик стихов Вильгельма Буша ^[23]. Я уже читал кое-какие произведения этого поэта, и мне всегда был по душе его юмор и умение ко всему подобрать название. Сидя у костра и под аккомпанемент гармошки — русские растягивали мехи на другой стороне, — я раскрыл книгу. Причем, раскрыл ее на той странице, где начиналось стихотворение «Нависшая тень рока». Простые слова обрели для меня глубокий смысл.

Проквакала лягушка резвившимся в воздухе мухам: «Пляшите, пока пляшется! Недолго вам осталось — все равно кончите лежа на земле!»

Словно про нас написано. Сначала ни о чем не задумываешься, живешь без забот. А потом раз — и ты распростерт на земле.

Я никак не мог разобраться, каков он, наш русский враг. И враг ли он? В ту ночь они осыпали нас оскорблениями, а мы только хохотали. Потом мы облаяли их, и они тоже хохотали. Они попросили у нас хлеба, и мы им его дали. Как это понимать? Может, оттого, что мы дали им возможность заморить червяка, они будут лучше прицеливаться, стреляя в нас. И, невзирая ни на что, мы все же дали им поесть. И не пристрелили их товарища, забиравшего мешочек с хлебом. Выкрикивая ругательства в адрес друг друга, мы вели себя не как враги, а как обычные люди. Возможно, вели себя вульгарно, но за этой вульгарностью не составляло труда угадать добродушие. Наши вожди наказали нам стрелять друг в друга. Нам твердили, что коммунисты, большевики подрывают основу германского порядка. Русские прекрасно знали, что мы вторглись на их территорию и уничтожали все на своем пути. Но в ту ночь ни у нас, ни у них не было желания стрелять друг в друга, по крайней мере, без приказа. Дитц вполне мог отдать такой приказ. И он был бы вполне оправдан логикой войны — атаковать зазевавшегося неприятеля, который, к тому же, и на патроны не богат. У нас самих патронов было в обрез, да и Дитц не знал в точности, сколько там этих русских засело. К чему идти на неоправданный риск? Может, все-таки спокойно дождаться утра, когда как мы, так и они вполне можем получить приказ отойти? Ни на минуту не сомневаюсь, что будь на месте Дитца Кюндер, тот непременно бы отдал приказ атаковать.