Бестиарий. Книга странных существ - читать онлайн книгу. Автор: Александра Давыдова cтр.№ 44

Краниофаг Колониум – существо из многих тел, зверь с интеллектом осиного гнезда – попытался вынуть из моей головы образы, на которые меня можно приманить, усыпить и сожрать.

Но я раскусил его первым – понял, что передо мной всего лишь щупальца яомана, и отстрелил их, как учил меня охотник Боггодо. Придет время – отстрелю и остальные. С чудовищем, влезающим в души ради насыщения утробы, нам на одной планете не жить…

Угольком я черчу рожицы. Смешные, забавные рожицы, переплетающиеся друг с другом, дразнящиеся, извивающиеся. Угольком, на белом кафеле стен, на мраморе пола. Мне холодно. Я бос и танцую меж нарисованных линий, стараясь ничего не задеть, не нарушить узора, не прервать своего маленького волшебства. Здесь найдётся место каждому, каждому моему знакомцу!

Вот ПалПетрович, с его отвисшими щеками, щетиной и одышкой. Я помню, как он сломал мой замок, а я оказался виноват.

Вот Верочка. Надежд мне она не подавала, и любовь к ней умерла, не успев окрепнуть.

Вот Тамара, терроризировавшая наш подъезд. Нос короткий, картошкой, а кажется – острый, как у крысы, влезающий в каждую щель без разбора. И зубы, идеальный прикус – и не сказать, что вытягивала она на свет такую дрянь, которой лучше оставаться неизвестной.

Вот беззлобный Василич, работавший учителем. Тихий, чуточку манерный гей, погибший при неясных обстоятельствах. То ли отравился, то ли помог ему кто…

Вот Иванна, создавшая свою секту свидетелей здорового образа жизни, а вот Неллочка, которую этот образ свёл в могилу.

Каждому, каждому находится здесь место. Улыбаются и плачут, ненавидят друг друга и пьют друг из друга силы и сок.

Вот Викторовна с Санной спорят о химии. То ли о пропорциях разведения спирта в воде, то ли о том, как в домашних условиях получать цианид.

Вот Лямов со своей очередной пассией спивается от горя и одиночества.

Я танцую среди них, добавляя чёрточки угольком. Мне холодно, жутко холодно. Ноги как ледышки, если я не сделаю всё быстро, то нарисованные лица, уже корчащие рожи в неровном свете свечей, заплачут кровью, причём кровью моей.

Я продолжаю рисовать.

Всех, всех, всех!

Кого помню, кого не помню, тех, кто врывался в мою жизнь ураганом, тех, кто разрушил её, тех, кому я сам стал самой горькой из возможных пилюль.

У меня есть цель, и эта цель так близка!

Она манит, греет своим сиянием, поддерживает!

Наивно, как кормить ребёнка собственной плотью и греть у трепещущего сердца, в рассечённой груди. Наивно и… правильно.

Рожи смотрят на меня с одобрением, переползают на правильные места, оживают. Одна за другой распахивают нарисованные глаза пошире, щурятся, беззвучно смеются, когда я наконец занимаю своё место на полу, в самом центре узора.

Вот они, алчные, жадные, мерзкие в своей человечности и очень голодные. Самая малость отделяет моё детище от всех, кто «помогал» его создавать. Я чувствую, как мрамор волнами перекатывается под спиной. Остался последний шаг, и я его сделаю.

– Имя, имя, тебе нужно имя? Известное всем, искреннее, откровенное. Я знаю его, а сейчас узнаешь и ты.

Холодно, одиноко. Но это уже ненадолго. Я чувствую, как за тонкой границей оно ждёт открытия пути, оно готовится принять меня в свои жаркие, тесные, липкие, влажные объятия. Сделать частью себя, счастливой и безрассудной. Я чувствую тяжесть кинжала. Сейчас будет больно, но ненадолго.

– И имя тебе – мне – нам! Имя тебе…

Кинжал пробивает грудную клетку, сердце, мрамор, впуская его сюда, вбивая меня в него.

– ИМЯ НАМ – ЛЕГИОН!

Он не первый в иерархии. Там вообще никакой иерархии нет. Просто есть те, о ком ты не знаешь, а есть такие, кто сразу всплывает в памяти, когда вспоминаешь о них.

Вот он как раз из последних. Из тех, что всегда приходят нежданно, одолевают и никак не желают помыслить о том, что без них жизнь была бы не в пример лучше и спокойней. Да что там! Без них жизнь была бы, а с ними – никакой!

Такая, знаете ли, у него подчёркнутая интеллигентность пополам со снобизмом. Подтянут, гладко выбрит, сухощав. Часами может блаженствовать в кресле, потягивая коньяк. Из горлышка. Эпатажничает малость.

– Мон ами, ну что за жизнь пошла? – вопрошает с тоскливой ноткой. – Всё изъезжено, всё испробовано. Давеча маман завела разговор о женитьбе. Подумать только: женщина, всю жизнь страдавшая от неправедной судьбы; выевшая в муже дырку от пули, собственноручно им в себя пущенную; фригидная; без малейшей капли кокетства… и всё туда же.

Главное – не обращать внимания. Не смотреть, как он будет поглаживать пальцами манжету рубашки. Не видеть там засохший пот, какие-то пятна, помаду. Не замечать его, пока он не уйдёт. В ином случае начнёт разглагольствовать о временах, о нравах. Вставлять затёртые остроты, над которым натужно хихикнет сам же и тотчас скривится от отвращения. Бросит взгляд слегка виноватый. Мол, извини, старик, сам понимаю, что не смешно, но кому сейчас легко? Ты меня не веселишь, вот я и… и тон ещё этот. Подчёркнуто безразличный, с долей цинизма. Той самой долей, которая будет раздевать всех знакомых женщин на словах; вспоминать, как это было; размышлять, как оно ещё будет; сетовать, что все доступны, а кто недоступны – те лишь набивают себе цену, потому что… потому что слышать больше не могу эту иностранщину, вплетаемую в родную речь; злословие; банальности и псевдофилософствования; неверие пополам с истовой убеждённостью, что все там будем и под одним ходим. И не стоит понапрасну гневать его, иначе… иначе не отстанет. Не отстанет.

А лишь уйдёт, лишь сгинет – тут же надо схватить оставленную бутылку, влить в себя остатки, занять тёплое кресло, развалившись в подобие ушедшего. Примерить на себя чужую личину, пока не улетучилась следом за хозяином. Задуматься, улыбнуться, пробормотать с тоскливой ноткой:

– А ведь удобно, чёрт побери! Удобно!

И тут же, пока завис на этой грани между собой и кем-то навязанным – бросить бутылку в стену, насладившись звоном.

Встать.

Оправить рубашку.

Дойти до дивана.

Упасть и… и думать всю ночь напролёт. Чувствовать. Вытеснять чужой запах, чужой образ мысли, чужие чувства. Давать себе обещания, что больше никогда не помыслишь, никогда не станешь пробовать, никогда… ничего… ни разу!

Проснуться. Усмехнуться. Собрать осколки. Ждать, пока всё вновь не повториться. Думать, что будешь готов. Думать, что будешь…

Я подцепил его на границе Литвы и Польши. А обнаружил, когда оформлялись на таможне в Москве.