Старомодная манера ухаживать - читать онлайн книгу. Автор: Михайло Пантич cтр.№ 7

И вот так, когда все закончилось, я остался один. Я сидел в нашей с Алей комнате, траурно одетый, в полной темноте, и смотрел в окно, вниз, на широкий опустевший проспект, похожий на заледеневшую реку. Дождь тем временем превратился в густой липкий снег, который валил так, как будто начинался ледниковый период. И я думал, что он покроет все, и мою боль тоже.

Когда умирает кто-то близкий, время останавливается, стремится вернуться назад, и картины прошлого заполоняют сознание. Прошлое ужасно, оно постоянно возвращается в виде боли, оно ужасно настолько, что почти парализует ужас настоящего. Не могу сказать, что хуже — прошлое, это гнездо с клубком всех страданий, которые не может излечить никакое время, даже если живешь, как черепаха, медленно и долго, или настоящее, в котором снова проживаешь все полученные травмы, проживаешь их в худшем из всех возможных мест — в голове, в мыслях, к тому же постоянно пополняя их всё новыми. И я больше ничего не жду, потому что любое ожидание заканчивается новой болью. В особенности я ничего больше не жду от людей. Я вовсе никакой не мизантроп, а уж тем более не женоненавистник, в моей жизни было вполне достаточно женщин, которых я любил и которые любили меня. Вот, Аля по-прежнему меня любит, я в этом уверен, так же как и я люблю ее, и все-таки, я не могу сказать, что знаю, что такое любовь. Что, в общем-то, не так уж и важно, важно, что я ее чувствую. И чувствовал, действительно чувствовал.

Но все это так мало по сравнению с усилиями, которых требует само существование и которые почти непереносимы. Объясню, почему.

Аля вернулась на излете зимы, не прошло и месяца после маминых похорон. На этот раз она поселилась в маминой комнате. Когда она пришла, меня дома не было, я застал ее уже в квартире, у нее был свой ключ. За тот неполный месяц, прошедший с нашей последней встречи, она заметно изменилась, стала какой-то тихой и замедленной, собственно, ничего странного, она уже начала входить в средние, зрелые года, хотя, несмотря на это, сохраняла привлекательность. Она по-прежнему относилась к числу тех женщин, на которых задерживается взгляд. Через два дня после ее третьего возвращения я в первый раз открыто признался себе в том, что меня очень тянет к собственной сестре, точнее говоря, я осознал существование этого давно зародившегося, разросшегося и постоянно подавляемого желания, которое никогда не воплотится в реальность. Я знал, что это грех, и даже одно только это желание делало для меня невыносимым все, что я делаю и о чем думаю.

Человека можно выдрессировать лучше любой обезьяны, лошади, собаки или дельфина, обучить всему, кроме одного — контролировать собственные мысли и подавлять собственные желания, особенно те, которые ужасают его самого. Например, мечтать о том, как в качестве достойного сына своего извращенного так называемого отца проникаешь в собственную податливую златовласую сестру, которая старше тебя всего на каких-то четырнадцать лет, каковых вполне достаточно, чтобы добраться пешком до края света и вернуться оттуда с пустыми руками и тьмой самых невероятных историй в голове, например о том, что фараоны женились на собственных сестрах, чтобы сохранить чистоту крови династии. Это влечет за собой тьму вопросов, от которых цепенеет сознание, а ощущение невыносимости становится хроническим. Да, существуют разные тягостные вопросы, так же как существуют и вопросы лишние и плохие, а еще и глупые, и на глупые вопросы невозможно дать умные ответы, ха, это была весьма ясная констатация.

Существуют и такие вопросы, которые сильнее нас, перед ними мы молчим. Некоторые вопросы трудны и с упорством требуют от нас отвечать на них снова и снова. И вот так, когда я осознал, что мое влечение к собственной сестре, той самой, которую я мальчишкой видел стоящей обнаженной перед зеркалом, — это грех, перед которым не могли устоять даже фараоны, передо мной возник вопрос Бога. Это один из наиболее трудных вопросов, особенно если вы не приучены верить. Я верить не приучен. Бога, как мне помнится, в нашей квартире упоминала только Ясенка, тогда, давно, в предновогодней эйфории. Бог, должно быть, обитает в людях, а, собственно, где же еще, просто я пока недостаточно мудр, чтобы увидеть Его и подойти к Нему.

До Бога нужно дорасти. Всю жизнь я пытаюсь до Него дорасти, заслужить Его, но так и не знаю, правильное ли это направление. Может быть вместо того, чтобы стремиться к Нему, мне следовало бы стараться стать меньше и склониться как можно ниже, вот в чем вся сложность моего вопроса: как стать достойным Бога? Я не знаю даже того, откроется ли мне когда-нибудь ответ на него во всей своей полноте и силе, но я, действительно, работаю над этим, делаю все, что могу, стараюсь, мечтаю о таком дне. И мне не мешает, что это никому не заметно, даже Але, самому близкому мне существу. Я усмирил свою гордыню и больше ничему не удивляюсь. И так все люди без исключения болезненно заняты собой. Я думаю об этом тогда, когда, обычно поздним вечером, после того как набережная пустеет, шагаю вдоль Дуная, а Дунай — это безусловно одно из возможных проявлений Бога. И любовь — тоже проявление Бога. Вот, все-таки, если хорошенько вспомнить, я своей любовью смог ободрить нескольких человек, напомнить им, что жить стоит даже вопреки невыносимости каждого дня под облаками. И это не так уж мало. Это, в сущности, самое главное, что может быть.

Опять замужество, сказал я самому себе, и отъезд в городок на юге страны, где люди на одном языке говорят, а на другом — видят сны.

А потом я, по приглашению Али, ранней весной, это были последние дни марта, приехал в это небольшое местечко, где она жила теперь со своим новым, четвертым, мужем, слесарем-сантехником. У них был дом на самом берегу красивейшей, прозрачной горной реки, которая журчала в моем сне и ночью, и я с первого взгляда увидел, что они прекрасная пара. Аля быстро нашла себе работу, учительницы музыки в средней школе, а он, звали его Мирослав, но все ласково называли его Медо, постоянно ходил по вызовам; когда в небольшом городке есть только один мастер, со временем он становится специалистом «широкого профиля». Не было ничего такого, что мой новый зять не смог бы починить, и люди, что поделаешь, такова наша природа, иногда этим злоупотребляли, но ничего страшного, Мирослав был добряком. Все ему было просто: и заменить сгоревший электросчетчик, и установить новые отливы для дождевой воды на крыше соседского дома, а уж о всяких мелочах не стоит и упоминать, такого каждый день набиралось о-го-го сколько. Стоит где-то чему-то сломаться, тут же бегут к Медо.

Только по субботам он не работал, но не потому, что был адвентистом или кем-то в этом роде, а потому, что страстно увлекался рыбалкой и считался таким специалистом по ловле форели и хариуса, которому во всей округе не было равных. Он знал каждый омут и каждую стремнину на десяток километров от города и вверх и вниз по течению и по субботам, хоть на дворе холод, хоть сорокаградусная жара, облачался в рыболовный костюм и отправлялся на реку пешком, если намеревался рыбачить где-то поблизости, или на машине, если хотел забраться подальше, в направлении гор и ущелий. Да, и еще, и это тоже важно сказать, он обожал классическую музыку, что почти немыслимо для человека, который учился ровно столько, сколько нужно, чтобы приобрести самую немудреную профессию, и думаю, эта его бесхитростность и страсть к музыке и привлекли Алю. Познакомились они совершенно случайно, когда Аля вместе с коллегами из своей новобелградской школы возила детей то ли на хоровой смотр, то ли на экскурсию, сейчас уж не помню, и по дороге к какому-то историческому памятнику, тоже не помню, какому, монастырю или пещере, остановились в этом самом его городке. С этого все и началось, один телефонный звонок, потом другой, а для Али, об этом я уже говорил, и из-за этого я сам себе кажусь скучным, замужество вообще не было какой-то проблемой, скорее это напоминало перелистывание, постоянную смену телевизионных каналов, три секунды на этом, пять секунд на том… Да-а-а, она опять решила в корне изменить свою жизнь.