Старомодная манера ухаживать - читать онлайн книгу. Автор: Михайло Пантич cтр.№ 15

Я обнял его, и мы вернулись в журчание гостиной, где о своих любовных приключениях повествовали даже пары на грани развода, которые, черт его знает зачем, поддерживают иллюзию, что они по-прежнему вместе. Ах, да, был и Горан, друг ранней юности Михайло, когда-то они вместе валяли дурака и собирали петуньи, с ним какая-то совсем молодая женщина, в дочери годится, он представил ее как приятельницу. Все на нее таращились, так бывает, когда в комнату входит некто, чей теперь черед пробуждать у остальных маленькие грязные мысли. Мне Горан не сказал ни слова, мы только обменялись приветствиями, как-то искоса, скользящим взглядом, а Анну он весьма сердечно обнял, не скрывая радости, и она обрадовалась, по крайней мере мне так показалось. Они расцеловались, бывшие любовники, и эту их близость я воспринял не как искренность, хотя, как кто-то сказал, многие воспринимают любезность как искренность, возможно, тут речь о сводных сестрах.

Пробки в Новом Белграде обычно рассасываются после полуночи, и как раз в это время мы распрощались с друзьями. Разумеется, мы пообещали, что будем переписываться по электронной почте, потому что кто же в наше время пишет письма. Дай бог здоровья, сказал Михайло, провожая нас, но может быть, однажды и вы до нас доберетесь, да, далеко, ну и ладно, это так волнующе, парить в облаках над океаном.

До холма на окраине города, где мы с Анной живем, недалеко, минут пятнадцать ехать по опустевшим проспектам. На последнем светофоре перед поворотом на нашу улицу загорелся красный. Анна затормозила, послышался легкий скрип резины.

— Ты меня любишь? — вдруг спросил я, в конце вечера, без причины, просто так, каким-то не своим голосом.

— Подожди, я подумаю… — сказала Анна, и потом молчала дольше, чем, как мне показалось, надо.

— Я тебя кое о чем спросил, — настаивал я. Я вообще-то не упрямый, легко и быстро отступаю. И не жалею. Моя боязнь иного рода.

— Я работаю над этим. Уже некоторое время.

— Давно?

— Не меньше двадцати лет.

— И?

— Похоже, получается. Любить тебя нелегко.

— И не противно.

— Похоже, что нет. Впрочем…

— Впрочем?.. — мне захотелось услышать конец фразы. Ведь желания всегда живут своей жизнью, как им хочется, и не позволяют себя укротить.

— Впрочем, я бы сказала, да. Как однажды сказала ему. Когда-то.

Я наклонился к ней, мне хотелось заглянуть ей в глаза, в них — всё несказанное. В этот миг загорелся зеленый.

Анна прибавила газу.

В ночном небе, высоко над речным островом собирались в стаю птицы.

Перевод

Елены Сагалович

Осень, дни короче. Ранним утром, еще сонный и безвольный от недавнего сна, через пустое, увядающее поле между двумя новобелградскими кварталами я веду своих дочерей, Анну и Ханну, в садик. Они, по обыкновению, что-то щебечут. Младшая, четырехлетняя Анна, держит меня за руку, и на самом деле она меня тащит, а не я ее, а Ханна, ей шесть лет, идет на пару шагов впереди и напевает английскую песенку: hickory dickory dock, the mouse run up the clock, the clock stick one the mouse run down. И так целыми днями, уже надоело. Они всегда просыпаются раньше меня, сквозь сон я слышу, как по паркету топочут маленькие, босые ножки, и мгновение спустя дочки уже у меня в кровати, под одеялом. Они ласковые, я глажу их кожу, молочную, в «мурашках», которая когда-то станет гладкой, женской. Раньше, проснувшись, я мучительно освобождался от снов, но теперь у меня нет на это времени, я встаю, помогаю им одеться. Обрывки увиденных во сне историй потом целый день возвращаются ко мне.

Поле, которое мы переходим, огромно и негостеприимно, то тут, то там поблескивают лужи после недавнего дождя, хмуро, над нами медленно тянутся облака ^[4]. Мы идем по дорожке среди уродливых, дикорастущих кустов, встречаемся с редкими прохожими. Время от времени натыкаемся на бродячих собак, днем они спокойны и осторожны, почти безобидны. Ночью, под луной, в опустевшем квартале я слышу их печальный вой. Иногда, под низким небом, придавленный его близостью, вот так, как в эти дни, когда наша маленькая семья, мы трое, неохотно выбирается из теплой берлоги, город напоминает огромный резонаторный ящик, наполненный шумами. Тогда мне начинает казаться, что я шагаю во внутренностях контрабаса. Скудный, процеженный утренний свет льется сквозь облака и сопровождает нас до тех пор, пока мы не оказываемся в соседнем квартале, среди холодных теней зданий, в которых люди медленно просыпаются и с отвращением готовятся прожить еще один пустой, безликий день. В школу мы всегда приходим первыми, я помогаю снять куртки и переобуть кроссовки, целую их, они меня, прощаемся, ухожу, не увидимся до вечера, я последним из родителей прихожу за своими девочками.

Иду дальше, в супермаркет, покупаю все, что нам нужно на сегодня. На выходе меня уже поджидают: трое утренних промерзших пьянчуг, в изношенной, запущенной одежде. Они возятся с бутылкой, завернутой в пакет из грубой бумаги. Мы с ними сверстники, одного я даже довольно давно знаю, его зовут Краста. Обычно мы только приветствуем друг друга, разговариваем редко, чаще примерно так:

— Приветствую вас, господа.

— Всех благ вам, спасатель. Как дела с утра?

— Как всегда. Вы, вижу, день начали неплохо.

— Не жалуемся, — говорит тот, кого я хорошо знаю. — Привет вашей уважаемой супруге.

— Конечно, конечно, — бормочу я, протягивая им несколько смятых мелких купюр.

«Конечно, конечно», — повторяю про себя, но мне некому передавать привет, уже давно, уже два года. До того дня все было более или менее в порядке, так сказать статистически средне убого, недостойно упоминания: школа, брак, семья, смерть родителей, поиски квартиры, рождение детей. Милена была более предприимчивой и практичной, она, преподаватель английского, быстро нашла работу, я гнил на бирже труда, археологи с неполным высшим были, сами понимаете, нарасхват, потом пошли дети, сначала Ханна, потом Анна, я стал высококвалифицированной няней, девчонки росли, денег нам нужно было все больше, и тогда мне, наконец, пришлось согласиться на первую попавшуюся работу. Сегодня-то я понимаю, что работа спасателя в бассейне это не самое худшее из всего, что жизнь может предложить человеку. Даже наоборот, из-за того, что на этом месте никто подолгу не задерживался, через пять-шесть месяцев, закончив какие-то курсы, я стал руководителем спасательной службы, потом закончил летнюю школу тренеров ватерполо, стал вести занятия с юниорами клуба спортивного центра, в котором работал, и очень скоро у меня уже не оставалось времени ни на что и ни на кого. Целый божий день, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда… с утра и до ночи я проводил в бассейне, кроме того я стал пить, сначала понемногу, из вежливости, в компании, а потом все больше и все основательнее. Домой я возвращался поздно, пешком, во мраке и тишине улиц. В два или три часа ночи Новый Белград — это глухое и немое дно бывшего моря. Иногда, и только перед своим домом, я, просто так, активировал сигнализацию на каком-нибудь автомобиле и вместе с ней долго завывал, как призрак среди этой глухой тишины. Пьяный, я входил в дом и сразу пробирался в узкое жерло кухни, мыть посуду (flashback ^[5]). Холодная вода стекает по моим рукам, пока я разбираю гору жирных тарелок и другой посуды, которой завалена раковина. Трезвею. Покончив с этой, достаю из кухонного буфета чистую посуду и мою ее тоже, пока в голове полностью не проясняется. Иду в ванную, долго стою под душем. Надеваю пижаму, проверяю, закрыта ли на ключ входная дверь и вся ли техника в доме выключена, укрываю и целую детей, а потом виновато забираюсь в кровать, осторожно убрав Миленину руку со своей подушки.